Трецца Адзопарди - Укрытие

Очень хорошо, думает Пиппо, которого беспокоило, что скажет мать, когда он сообщит, что договорился о встрече. Значит, Фрэнки бросил играть. Ей это должно понравиться.

Лен жмурится на солнце, смеется и думает: нет, я с Фрэнки больше дел не веду — с тех пор как Джо Корал открыл букмекерскую контору рядом с «Лунным светом». Но тебе, простофиля, я этого не скажу.

Пошли слухи, что Пиппо снова задумал жениться, и он готов поставить что угодно, хоть собственный нос, что этот толстяк положил глаз на юную Селесту. Лен прикидывает, сколько шансов за то, что она даст согласие? Глядя на нее и на него, ни один человек в здравом рассудке не дал бы за это и ломаного гроша. Если, конечно, не знать Фрэнки. Да, занятное пари, думает Лен.

Мы — мама и я — печем пирог. Я ответственная за начинку — черносмородиновое варенье с кусочками кислого яблока. Когда мама не смотрит, я съедаю один, и вкус у него такой резкий, что у меня сводит язык. Она, увидев мое лицо, смеется.

Это тебе урок, обезьянка! Подожди, сейчас мы их сахаром засыпем.

Обожаю это; обожаю быть на кухне вдвоем с мамой, и чтобы больше никого. Она дает мне пакет с сахаром, и первая ложка отправляется прямиком мне в рот.

Вспомни про зубы Роя Джексона, говорит мама.

У Роя вообще зубов нет, только бурые пеньки — и вверху, и внизу. Мама клянется, что это оттого, что он ничего, кроме сахарного печенья, не ест.

А еще глаз! кричу я, потому что у Роя теперь только один глаз. Для меня это важно. Мне любопытны люди, у которых раньше было по паре чего-нибудь, а теперь осталось одно. Мама смотрит на меня сурово.

В этом доме, девочка, о глазе Роя говорить нельзя, корит меня она.

Почему?

Потому что это нехорошо.

Я не понимаю, про какой глаз нехорошо — про тот, который остался, или про тот, которого нет, — но догадываюсь по ее лицу, что объяснять она не будет. Рот у нее сжимается, губы исчезают. Но это ненадолго. Мама предпочитает говорить о Джексонах, а не рассказывать сказки и читать детские стишки. Она их использует как пример того, как не надо, будто бы мы — идеальная семья. Энн, старшая дочь, Самая Обыкновенная Шлюшка, а миссис Джексон Родилась Слабоумной и Лучше Не Стала. Однако к мистеру Джексону мама относится тепло.

Этот Артур! — говорит она. Хороший Парень, женился, бедолага, на Этой Чертовке. Иногда она беседует так со мной часами, но сегодня поет:

Мне куколку купили — Долли —

Она и ходит, плачет, и? спит и говорит…

А я думаю, что это про меня.

Я не плачу! — отчаянно кричу я.

Не плачешь, говорит она и смотрит на меня так, словно только что это поняла.

Нет, Дол, ты никогда не плачешь.

Мама стирает посудным полотенцем крошки со стола, посыпает стол мукой и вынимает из миски тесто, но тут раздается стук в дверь.

Открой, Дол, говорит она, счищая с пальцев клейкую массу. Я дотягиваюсь до дверной ручки, открываю. На пороге стоят констебль Митчелл и Фрэн: он держит ее рукой за шею, а она извивается, словно рыбешка.

Отпусти, вопит она. А ну, отпусти!

И бежит мимо меня — к маме в объятия.

Э-ээ… миссис Гаучи, произносит он, покашливая. Это уже в третий раз…

Я ее посылала по делам, поспешно говорит мама. Она заглядывает в лицо Фрэн, вытирает у нее со щеки сажу и обнимает голову Фрэн обеими руками.

Мы нашли у нее вот это, говорит он, демонстрируя коробок спичек «Слава Англии».

А чем еще мне газ зажигать? — говорит мама, выхватывая у него коробок. Кремнем огонь высекать?

И глядит на Фрэн тяжелым, понимающим взглядом.

У тебя сдача осталась, радость моя? — спрашивает она. Или он и ее отобрал?

Констебль Митчелл отворачивается, улыбается пустой улице и снова глядит на маму, уже ласково.

На пустыре опасно, Мэри. Мало ли что с ней могло случиться.

Да я знаю, знаю, отвечает мама, закрывая дверь. Спасибо, Дуг.

Мама забывает про пирог: она сажает Фрэн на диван, пододвигает кресло, кладет коробок спичек на подлокотник. В комнате очень тихо, только в очаге шипят угольки — будто для того, чтобы напомнить, в чем дело, и весело полыхает пламя. Мне хочется незаметно сбежать, но я знаю, мне этого не разрешат: я нужна в качестве живого примера.

Что ты делала? — спрашивает мама. Фрэн колупает пластиковый подлокотник. Лицо ее закрывает волна волос.

Сколько раз тебе говорить? Тебя же отправят в колонию.

Я этого не делала, говорит наконец Фрэн.

Фрэн, тебя отправят в колонию… Чего не делала?

Ничего я не делала!

Мама тянет меня к себе. Между мной и сестрой всего несколько дюймов. Наши туфли соприкасаются. Фрэн так и сидит, уставившись на подлокотник, ее пальцы ковыряют отклеившийся кусочек пластика. Глаз она не поднимает. Мы обе знаем, что сейчас последует.