Юрий Бондарев: Незабываемое

«Какой легкий лист!» — думает она.

— Они у нас в Воронеже лежали целыми кучами в саду, и как хорошо было по ним ходить… — говорит Лена, — они хрустят.

— А ты раздави этот, — ворочаясь, без улыбки советует он. — Тоже хрустнет.

— Зачем, Володя? — обиженно отвечает она и сдувает лист с ладони. — Не надо.

Володя поеживается и вздрагивает.

Лена задумчиво смотрит на его лицо.

— Что, Володя? — спрашивает она.

— Лена, — говорит он, — скоро паром?

— Сейчас, Володя. И потом в медсанбат. Немного осталось потерпеть.

— Лена, — повторяет Володя, — а ведь я… Ведь мы с тобой теперь…

Он приподымается на носилках, вбирает в себя воздух.

— Что? — спрашивает Лена. — Что ты хотел сказать? Ложись, ложись…

— Ничего, — говорит он, стискивая зубы, и мучительно морщится не то от боли, не то от каких-то воспоминаний…

Лена поправляет его повязку и наклоняется к нему:

— О чем ты думаешь?

Володя не отвечает.

— Странный! Какой ты странный, Володя! О чем ты думаешь? — Лена гладит его шею и целует в подбородок… — Я верю, что мы еще увидимся…

Володя лежит молча.

— Ну, сестренка, — говорит кто-то над головой. — Пусти-ка. Дай-ка мы его возьмем — паром не ждет!

Рядом стоят два санитара. Они берут носилки и, кряхтя, несут их к парому в сопровождении Лены.

— Погодите, ребята. — Володя встревоженно делает усилие приподняться, опираясь локтями, и голос его звучит сдавленным криком отчаяния: — Лена! Меня сейчас увезут… Я хотел сказать… не увижу я тебя больше! Жизни без тебя мне не будет, а не жалей ты меня, война ведь, Леночка, милая!..

Она дальше ничего не может расслышать. Носилки грузят на паром, а она, безмолвно кусая губы, медленно идет к костру, и в ее ушах еще звенит мальчишески отчаянный вскрик Володи, пытавшегося объяснить то, что не поддается никакому объяснению.

И вдруг Лене становится необыкновенно жарко, как тогда в овраге, так жарко, что пересыхает в горле и невозможно дышать. Она обессиленно садится у костра и, охватив колени, пряча в них лицо, горько и беззвучно плачет.