Ольга Камаева - Eлка. Из школы с любовью, или Дневник учительницы

В подспорье тетке была шустрая Ирка, и вместе они без излишней суеты и накладок устроили все: оформили документы, нашли через знакомых хороших читалок, договорились насчет катафалка и могилы, заказали в кафе щедрые поминки. Наконец-то Ирина могла тратить на подружку деньги, и та не возражала.

От школы Сова делегировала несколько свободных от экзаменов учителей, выдав им из профсоюзной кассы деньги на венок. Добровольцев оказалось немного: странная, непонятная смерть, которую уже опутала липкая паутина сплетен и оговорок, отпугивала. Помимо разнарядки шли только Мадам, Лиля, Наталья, Муму и Вобла. Первые — как близкие коллеги, последняя — как жадная охотница до всякого рода сборищ. Хотя поводов для пересудов у нее уже было более чем достаточно. Взять, к примеру, что из учителей она последняя видела Елену Константиновну живой, а уж при каких интересных обстоятельствах — отдельный разговор… Почему пришла Муму, и уж тем более почему плакала горше многих, большинство так и не поняли. Списали на слабые нервы.

Класс приходил накануне. Привезенное из морга Елкино тело уже лежало прибранное, а весь положенный по случаю антураж — горящие тонким огоньком церковные свечи, бормочущие молитвы богомольные старушки, густо наставленные на столике разномастные иконки — находился на своих местах.

Быстро, в считаные секунды, набилось полквартиры. Первые, вынесенные взбудораженной толпой к самому гробу, испуганно колыхнулись было назад. Задние, отступив, но ничего не поняв и не увидев, настойчиво двинулись вперед. Эта живая волна качнулась еще пару раз, прежде чем замерла в неловком ожидании. Что делать и что говорить в таких случаях, никто из ребят не знал.

Бабульки на массовый приход тут же отреагировали, усилив и громкость, и внятность чтения.

— Святый Боже, святый крепкий, святый бессмертный, помилуй на-а-ас, — затянули они тонкоголосо, с особым рвением — за упокой светлой души и в назидание молодым — осеняя себя крестным знамением и отбивая поясной поклон.

Ученики же, сбившиеся кучкой, переминающиеся с ноги на ногу и пугливо озирающиеся вокруг, больше походили на табунок молодых игривых жеребят, вдруг загнанных с приволья зеленого лужка в тесную мрачную конюшню.

— Пресвятая Троице, помилуй на-а-ас…

Выручила сноровистая тетка. Протиснувшись меж девчат, она подошла к гробу. Хозяйским взглядом окинула вокруг — все ли в порядке? — чуть поправила покров и, смягчив взор, склонилась над Елкой:

— Вот, Леночка, к тебе ребята пришли попрощаться.

— …Господи, очисти грехи наша-а-а, — фоном текла распевчатая молитва.

— Ты людей любила, и люди тебя любили.

— …Владыко, прости беззакония наша-а-а…

— Видишь, не забыли тебя, уважили.

— …Святый, посети и исцели немощи наша-а-а…

— Жаль, не дал Бог тебе здоровья пожить.

— …имене Твоего ради-и-и.

Тетка говорила обыкновенно, без слезливых причитаний и подвываний, и все как-то разом успокоились. Даже обязательный страх от близости смерти, до того представлявшейся выдумкой, мрачной фантазией, но внезапно обретшей и вид, и запах, немного отступил.

— Да вы не бойтесь, подходите, — кивнула женщина в сторону гроба. — Она как живая.

— А что… что с Еленой Константиновной случилось? — Яковлева и тут оказалась смелее всех.

— Она, детки, с малолетства сердечница. Правда, до операции дело не дошло. Да я немного знаю, про то надо мать спрашивать, она все диагнозы наизусть помнит. Сколько лет Леночку выхаживала, по врачам водила, уж думала — все, Бог миловал. Но гневить его не стоит… Бог ее и сейчас пожалел, легко взял — во сне умерла, не мучилась…

— Зачем же она, больная, в школе работала?! Надо было дома сидеть, — буркнул Хохлов.

На него, испугавшись неуместной грубости, торопливо зашикали.

— Зато жила бы, — отрезал он, не желая оправдываться.

На это сказать было нечего. Тетка вздохнула:

— А про то Леночку надо спрашивать, да поздно теперь…

Один за другим Елкины ученики подходили к гробу. Одни сразу торопливо отходили, другие робко заглядывали в лицо, на фоне ее любимого «василька» казавшееся еще бледнее. Лишь самые смелые вскользь касались обшитой бязью доски или даже укрытых покровом твердых носков похоронных туфель, но тут же боязливо отдергивали руки.

Неловкое и неумелое прощание прошло быстро, и вот уже, облегченно выдохнув, из квартиры вышел последний.

— …и остави нам долги наша, якоже и мы оставляем должником нашим, и не введи нас во искушение, но избави нас от лукаваго…