Diamond Ace - Овердрайв

— Мэри.

Сегодня меня зовут Мэри. Блади Мэри. И скоро, совсем скоро я оправдаю префикс…

Ранним серым утром в новостях рассказывают про труп белого мужчины в возрасте около тридцати лет, заколотого во время оргазма.

Он послушает новости и выйдет из дома. Захлопнет дверь, чтобы отправится в туман.

Мир, который в предрассветные часы покоится с миром, примет его в объятия, сделает вид, что не замечает полоски легированной стали в его кармане. Этой ночью для кого-то одна линия снова стала двумя, и в вечерних новостях обязательно скажут об этом. А у Элен будет работа, любимая работа, заставляющая её сосредоточенно хмурить брови, и усмехаться под пластиковой прозрачной маской, и наговаривать негромким размеренным голосом в диктофон результаты вскрытия. Когда она такая — у него на душе спокойно. Ему не хочется плакать и пересматривать видео, на которых мучают животных и детей. И размышлять о том, что забитые мальчики рано или поздно учатся забивать сами.

Но иногда — как вчера вечером — Элен покидает патанатомический блок с лихорадочным румянцем на щеках. Или, наоборот, неестественно бледная. Выходит, прижимая худую руку к животу, словно её сейчас вырвет. И вот тогда ему становится плохо, очень плохо, ведь его вина в том, что работа не принесла ей удовлетворения, заставив забыть о чем-то, о чем она предпочла бы не вспоминать.

Тогда он тенью следует за ней, чтобы в который уже раз наблюдать один и то же сценарий: бар, такси, чужой дом, пара часов тишины, Элен, выходящая из подъезда с объёмной сумкой в руках. В сумке — использованная этой ночью личина, которая найдёт финал на дне какого-нибудь мусорного бака в отдалённом районе.

Каждый раз он смотрит на Элен и… не решается догнать. Не для того, чтобы нажать на паузу, нет! Но чтобы сказать, что понимает её, что и в его жизни есть цвет, который не закрасишь другими красками, кроме красной…

Отчего мне так тоскливо сегодня?

Не оттого ли, что у Элен день рождения? Не тот, в который дарят шоколадных зайцев и украшают комнату шариками и смешными надписями на плакатах, а тот, в который приходишь в себя в реанимации, и горло саднит после трубки ИВЛ так, что хочется блевать. И тело кажется чужим, иссиня-жёлто-чёрное тело, с которого побои давно сняты полицейскими. А потом, потихоньку, помаленьку вновь учишься пить воду, говорить, писать под себя, а не через катетер, делаешь первый шаг. А ещё позже в одежде с чужого плеча ты, Элен, возвращаешься домой. И боишься заходить в дверь, которая никогда не запиралась, потому что рискуешь нарваться на побои очередного маминого ухажера. А когда входишь…

…В нос шибает запах — незабываемый, густой и тонкий одновременно, сладковатый и въедливый — запах гниения человеческой плоти. И то, что ты видишь в комнате на полу, и то, что пытаешься, но не можешь вдохнуть, навсегда отпечатывается на сетчатке глаз и на слизистой носа, чтобы возвращаться, и возвращаться, и возвращаться наяву и во снах, в будни и праздники.

Первый этап твоей жизни закончится в этот день. Тело увезут. Второй этап начнется с того, что ты останешься один на один с банкой формалина, купленной в соседней аптеке. И будешь отмывать до скрипа пол и стены, пропитанные настырным ароматом смерти.

А после ты попытаешься стать человеком, Элен: образование, достойная практика, чистенькая квартира в хорошем районе. Тебе это ничего не будет стоить, ибо весь страх и стыд, все принципы вобрали в себя стены и пол той комнаты.

Но когда придёт время выбирать, кем выходить в жизнь… ты выберешь работу со смертью, в помещении, пропахшем формалином.

Сегодня полицейские хроники не пополнятся сведениями об очередном трупе. Да, я пойду в бар, но лишь для того, чтобы банально напиться. Столько лет просить у смерти помощи в забвении и не получить его в подарок ко Дню рождения! Что это — крест или проклятие?

Отчего она уже два часа смотрит в стакан, словно пересчитывает собранные на дне капли собственной крови? Отчего не поднимается лёгким движением, от которого у него сладко ноет в паху? И не выходит на улицу, зная, что за ней обязательно кто-нибудь увяжется?..

Он не может видеть её такой! Всё, что угодно, только не это безволие!

— Простите, я могу угостить вас? Ваш стакан уже давно пуст…

— Моя жизнь уже давно пуста. Вы можете угостить меня ей?

— Не знаю. Я, правда, не знаю. Но я готов!

— Ваше лицо… Почему оно кажется мне знакомым?

— Потому что мы знакомы. Вас зовут Элен. Я уже год работаю с вами рядом. Но мое имя не имеет значения, если вы его не помните…