Diamond Ace - Овердрайв

Я встретился с ней снова совершенно случайно, в одной из маленьких кафе в изобилии набросанных вокруг моего дома, там, где я предпочитал иногда ужинать после дневной беготни по своим репортёрским делам. Карьера моя шла к этому времени успешно, я устроился в один из известных столичных еженедельников, начал получать приличные деньги и обзавёлся приличной, хотя и съёмной квартирой в самом центре города. Я уже заканчивал ужин традиционной чашкой кофе и сигаретой, когда на столик рядом со мной плюхнулся потёртый рюкзачок и знакомый голос насмешливо произнёс, — 'Привет. Я Анна. Будем соседями, если не возражаешь?'. Я обернулся, не веря своим ушам, и опрокинул недопитую чашку на пол.

Говорят, что невозможно вернуться в прошлое, но со мной произошло именно такое волшебство. Я вдруг снова ощутил себя влюблённым пятнадцатилетним подростком, но сейчас передо мной сидела не нескладная девчонка, а молодая женщина, хотя и с теми же узнаваемыми чертами, в которые я впервые влюбился одиннадцать лет назад.

Уже через несколько недель я снова не мог помыслить своей жизни без её постоянного присутствия, отыскивая любые предлоги для новых встреч. Анна отвечала мне, но её взаимность была какой-то, если так можно выразиться, выжидательной. Может быть, она пережила какой-то неудачный роман ещё до нашей встречи, по крайней мере, я улавливал некие туманные намёки в её словах о прошедшем любовном разочаровании. Моё же чувство захватило меня с головой.

Как я быстро выяснил, Анна смогла вырваться из круга своей семьи и сопутствовавших этому проблем, и теперь уже несколько лет жила в столице. Но, пока всё это время ей приходилось перебиваться случайными заработками в мелких городских изданиях, где она подрабатывала простым фотографом. Поэтому узнав о моих успехах на поприще журналистики, она отнеслась к этому даже с какой-то ревностью. Я-то смог исполнить мечты своей юности (хотя и относился теперь к своей профессии с изрядной долей цинизма), а её мечта по-прежнему была далека. Мы часами пролистывали альбомы признанных мастеров кино и фотоискусств, ругая их за ограниченность и консерватизм, но их коллекции представлялись на выставках и успешно раскупались, а работы Анны регулярно возвращались к их автору с утешающими пометками редакторов. Получив очередной разочаровывающий отзыв, Анна то впадала в депрессию из которой я безуспешно пытался вызволить её своими ласками, то начинала с удвоенной силой таскать меня на так называемые 'этюды', во время которых мы забирались на крыши городских небоскрёбов, откуда она снимала городские пейзажи, или неслись на встречи со знаменитостями, прорываясь через толпы поклонников, а то с риском для жизни плутали ранними утрами по окраинным трущобам в надежде заполучить удачный снимок городских 'низов'. Моя журналистская карточка и информированность о значимых событиях стали для Анны золотым дном, а я потерявший голову от чувств, покорно следовал за своей любовью, куда бы, она не устремлялась.

Несмотря на свою принадлежность к прекрасной половине человечества Анна больше всего любила работать с его же механическими порождениями, ставшими по её словам не, менее прекрасными за наш век. Моменты, когда ей удавалось запечатлеть подходящий к причальной мачте огромный дирижабль или поймать в кадр, уходящий хищным силуэтом почти вертикально в небо военный истребитель, казалось, были для Анны важными в жизни до такой степени, что я даже начинал ревновать её к этим механическим чудовищам. А сколько времени мы проводили на гоночных треках в предместье Танжер-Ванзее, следя за ревущими на трассах болидами! Анна с такой страстью отдавалась своему увлечению, что сделанные ею кадры просто обязаны были стать непревзойдёнными шедеврами. Но к несчастью мощь и скорость этих металлических монстров были далеко за пределами возможностей её скромного любительского 'Кёнига'. Для такой работы подходила только профессиональная аппаратура, на которую ни у Анны, ни даже у меня не было достаточных денег. Иногда прогуливаясь по городскому центру, мы проходили возле витрин магазинов известных марок, но Анну совсем не интересовали фешенебельные бутики. Её как магнитом притягивало к единственной бронированной витрине известного на всю столицу магазина Цейсса, где горделиво поблёскивала сменными объективами мечта её жизни, надменный 'Олимпик', количество нулей на ценнике которого было способно отправить в нокаут даже средней руки бюргера.