Петр Киле - Сказки Золотого века

Поначалу Глинка задумал писать оперу по повести Жуковского "Марьина роща", чему бы всякий обрадовался, но добрейший Василий Андреевич, загоревшись идеей создания первой русской национальной оперы, посоветовал композитору писать ее на сюжет "Ивана Сусанина" - о крестьяние, который как проводник увел иноземное войско в непроходимые топи и леса, обрекая себя на неминуемую и страшную смерть.

- Да на этот сюжет уже есть опера нашего капельмейстера Катерино Альбертовича Кавоса! - усомнился граф Виельгорский.

- И музыка у Кавоса написана удачно, - Глинка видел на сцене оперу "Иван Сусанин" в юности.

- Почтенный капельмейстер наш писал, может быть, оперу, да у него получилась никак не трагедия, не музыкальная драма, а скорее водевиль, - рассмеялся князь Одоевский, музыкант и литератор, автор фантастических повестей в русле романтической прозы с общим названием "Русские ночи". - Вы помните, как опера Катерино Альбертовича заканчивается?

- Плясом, - сказал Глинка.

- И куплетом, - улыбнулся Жуковский, поворачивая голову характерным движением, как запечатлел его в портрете Брюллов. -

- В самом деле, ныне сойдет за водевиль, - согласился Глинка. - Настоящая опера - это всегда трагедия.

- Иначе быть нельзя, - подал голос Пушкин, быстро входя в гостиную.

Глинка загорелся, тем более Жуковский хотел сам писать слова и для пробы сочинил известные стихи:

К великому сожалению Глинки, Василий Андреевич не исполнил своего намерения, занятый, как всегда, множеством иных добрых дел. Взялся составить либретто граф Соллогуб, молодой человек, выпускник Дерптского университета, близкий по родству и воспитанию к придворным кругам, с которым Пушкин был в приятельских отношениях, как впоследствии Лермонтов, когда граф от проб пера в стихах перешел к прозе.

Но Глинка, вообще мягкий, уступчивый, почему-то с Соллогубом не поладил в отношении II акта, и тогда его познакомили с Нестором Кукольником, известным по ту пору драматическим писателем, но он вскоре уехал было в Москву, и сотрудничество не состоялось, хотя Глинка остался с ним в приятельских отношениях. А музыка уже писалась, без слов, и тогда, чтобы спасти положение, Жуковский попросил барона Розена, усердного литератора из немцев, секретаря его императорского высочества государя-цесаревича, писать слова, вместо него, к опере "Иван Сусанин".

В это время Глинка женился и уехал с женой и тещей в Новоспасское. Он был задумчив и весел и очень мало походил на молодожена, вся суматоха со свадьбой, с отъездом в деревню, дорожные заботы, - все шло мимо его сознания, точнее глубин его души, он носился со звуками его оперы, не витал в облаках, а непосредственно сочинял и записывал. Неслись в карете в сторону Москвы, весна, начало мая, лошади мчались с легкостью, точно тоже с весенним чувством. Пока жена и теща переговаривались, нередко весьма забавно спорили, - он еще не знал бедовый нрав Луизы Карловны, - как вдруг раздался хор "Разлелеялось", он вслушивался и записывал как попало в тетрадку на коленях.

В Москве с ее колокольными звонами, первыми звуками, какие он научился воспроизводить в детстве на медных тазах, в тишине просторов и далей Новоспасского Глинка продолжал работать. Он не искал уединения, а был со всеми. Утром он садился за стол в большой зале, как вспоминал впоследствии в своих "Записках", любимой всеми; сестры, матушка, жена, теща - вся семья копошилась здесь, и чем живее болтали и смеялись, тем быстрее шла его работа, он уписывал на партитуру уже готовое и заготовлял вперед.

Двери в сад были открыты, шум и гам сельской жизни в летнюю пору, птичьи голоса и лай собак, небеса над бесконечными лесами у горизонта - все лишь убыстряло рождение звуков в стихии музыки и народной жизни.

По возвращении в Петербург в августе Глинка с женой поселился на Конной площади в отдельном доме, куда перебралась и теща, хотя полковник Стунеев предупреждал его: "Эй, Michel, не бери тещи в дом". Но пожелала того жена, и он уступил, чтобы только не вникать в хозяйственные заботы. Марья Петровна, оставаясь под влиянием матери, не выграла ни в правилах поведения, ни в развитии, а очень скоро превратилась в барыньку, ленивую, одетую дома небрежно, как попало, но, наведя лоск, могла выглядеть как одна из красавиц Петербурга, как ей твердили господа офицеры.