Петр Киле - Сказки Золотого века

Пушкин эпиграмме своей придал не личный, а обобщающий характер, снабдив ее подзаголовком - из антологии, и отдал ее в "Московский вестник".

В связи с этой эпиграммой рассказывают, что, встречась с редактором "Московского вестника" через два дня после выхода журнала, Пушкин сказал ему: "А как бы нам не поплатиться за эпиграмму". - "Почему?" - удивился Погодин. - "Я имею предсказание, - заметил с грустью поэт, - что должен умереть от белого человека или от белой лошади. Муравьев может вызвать меня на дуэль, а он не только белый человек, но и лошадь", - и Пушкин, по своему обыкновению, превесело расхохотался.

Случилось так, что один из товарищей Лермонтова по Школе в тайне от него показал тетрадь с поэмой "Демон" Муравьеву, который пожелал познакомиться с юным поэтом. Лермонтов посетил Муравьева уже в мундире гусарского офицера и часто просиживал у него целые вечера, не принимая участия в общем разговоре, но, оставаясь наедине с хозяином, мог разговориться, шутить и громко хохотать, что даже несколько коробило Андрея Николаевича. Что и говорить, крупный чиновник по церковным вопросам и камергер - и гусар, только-только начавший бывать в большом свете, один - тридцати лет, вполне солидный возраст для того времени, другой - двадцати двух, резко отличались друг от друга, но что-то их сближало, возможно, с одной стороны, общая обстановка дома, с предметами, вывезенными из путешествия по святым местам, те же пальмовые ветки, иконы, лампады, возбуждающие мысли о таинстве веры, с другой - совершенно иного рода, но тоже предмет поклония и веры - Пушкин, с которым Муравьев нет-нет виделся то у Жуковского, то в свете.

- Андрей Николаевич, вы давно знакомы с Александром Сергеевичем Пушкиным? - как-то спросил Лермонтов.

- Я видел Пушкина еще до его ссылки на юг, я встречал его у моего старшего брата, тоже сосланного - позже и подальше. В начале жизни я тоже выбрал военную карьеру, служил в драгунском полку. Вот я поехал в отпуск из полка и в течение зимы с 1826 по 1827 год имел случай встретить в Москве много знаменитостей нашей литературы... Слава Пушкина гремела повсюду... Стихи его продавались на вес золота, едва ли не по червонцу за стих; "Кавказский пленник", "Бакчисарайский фонтан", "Цыганы" читали во всех гостиных... Призвание поэта прельщало... Приветливо встретил меня Пушкин в доме Баратынского и показал живое участие к молодому писателю, - мне было 20 лет, верно, и вам ныне столько? - без всякой литературной спеси или каких-либо видов протекции, потому что хотя он и чувствовал всю высоту своего гения, но был чрезвычайно скромен в его заявлении... Но тут словно судьба посмеялась надо мной, а, думаю, провидение направило меня на мою дорогу.

- А что случилось?

- Угораздило меня коснуться Аполлона, его гипсовую статую, и отломить его руку. И Пушкин разразился на меня эпиграммой.

- Я знаю эту эпиграмму! - громко расхохотался Лермонтов. - Она прекрасна, как будто в самом деле из антологии, не правда ли? И совсем, я думаю, необидна для вас. Незадачливость, кто бы ее ни проявил, она смешит нас, а тут выпал кристалл. Так из-за сумасбродств Дон-Кихота рождается роман.

- Теперь и я смеюсь, - вздохнул Андрей Николаевич. - Но тогда я был крайне раздосадован и убит, однако же я бы ни в коем случае не вызвал Пушкина на дуэль.

- На дуэль Пушкина? Из-за эпиграммы?! Что же странная мысль?

- Это не могло придти мне в голову. Но вот послушайте. Когда вышла книжка "Московского вестника", с эпиграммой Пушкина, я был в деревне. Когда же я возвратился летом в Москву, чтобы ехать опять в полк, случилось встретить Соболевского, который был коротким приятелем Пушкина. Я спросил его: "Какая могла быть причина, что Пушкин, оказывавший мне столь много приязни, написал на меня такую злую эпиграмму?" Соболевский отвечал: "Вам покажется странным мое объяснение, но это сущая правда; у Пушкина всегда была страсть выпытывать будущее, и он обращался ко всякого рода гадальщицам. Одна из них предсказала ему, что он должен остерегаться высокого белокурого молодого человека, от которого придет ему смерть. Пушкин довольно суеверен, и потому, как только случай сведет его с человеком, имеющим все сии наружные свойства, ему сейчас приходит на мысль испытать: не это ли роковой человек? Он даже старается раздражить его, чтобы скорее искусить свою судьбу. Так случилось и с вами, хотя Пушкин к вам очень расположен".