Эдуардо Бланко-Амор - Современная испанская повесть

И довольно быстро вернулся с цельным мешком всякой всячины… Клешня, наверное, знал, куда мы направляемся, потому что не спросил его ни слова, когда мы двинулись в сторону мостков через реку. По дороге Окурок мне сказал, что идем мы к одному его родственнику — винокуру, который гонит водку из фруктового жмыха, что получает от хозяев Кастело, и что мы порезвимся от души в его погребке, у очага — чего — чего, а уж водки можно будет пить сколько влезет. Я еще поворчал, что очень это далеко и что мы дойдем мокрые как цуцики, но что верно, то верно: день был как раз такой, чтобы залезть в какую- нибудь щель, хотя бы и пришлось для этого подвигать ногами; а еще ясно было видно, что эти друзья, неизвестно почему, хотят убраться из города куда угодно, ну хоть в одно из мест, где мы обычно устраивали наши гулянки, лишь бы только не увидел их кто знакомый.

Когда переходили Барбанью, нам пришлось смотреть в оба: вода поднялась и мостки едва — едва не заливало, а до моста Пеламиос идти было далеко. Затем мы решили срезать угол и двинуть через Собачий водопад, вверх по берегу. У меня так болели ноги, что я в конце концов решился снять эти распроклятые башмаки. Парни бежали рысцой впереди меня, набросив на голову покрывала, не давая мне передышки. Время от времени я слышал, как они охали, или хохотали, или матерились — это они налетали на камни на дороге.

Пока мы поднимались по берегу, ветер и потоки воды хлестали нас все крепче и яростней, налетая порывами с северо — востока; косой дождь прохватывал все тело, бил по лицу так, что больно было, и затекал под одежду, пока наконец не пробрал меня до костей. Земля на полях по сторонам дороги превратилась в жидкую грязь, борозды были все в воде, и когда мы брали напрямки, чтобы сократить путь, то утопали в этой грязи по колено.

Так мы и дошли до холма, где начиналось большое имение Кастело, и остановились передохнуть у ограды в кипарисовой рощице, которая черт меня побери если от чего‑нибудь нас прикрыла. Мы так вымокли, что не было никакой возможности свернуть цигарку. Книжки папиросной бумаги у нас размокли в кашу, клей растекся, и даже в кисетах с табаком была вода. Меня начал уже бить озноб — и не знаю от чего; то ли от боли, то ли от голода, то ли от простуды; а содранные водяные пузыри резали ноги так, будто я ходил но битому стеклу.

— Ну, и что теперь? — спросил Шанчик — Клешня, с угрюмым видом встряхивая свою овчину.

— Родственничка‑то мы не предупредили, — сказал Окурок. — Но все едино. Пошли со мной.

Еще несколько шагов — и мы добрели до ворот.

— Переждите пока под тем навесом, а я с ним переговорю.

Мы вошли, крадучись за какими‑то возами, чтобы нас не увидели из господского дома. Дом стоял по другую сторону двора, огромного, как базарная площадь, а рядом громоздились навесы, доверху набитые инструментом для полевых работ. По всему было видно, что здесь живут в достатке. На перилах лестниц и галерей, выходивших во двор, сплошным желтым одеялом висели густо нанизанные связки кукурузных початков, блестевшие от дождя.

Через пару минут Окурок снова появился в дверях, махнул рукой, и мы пошли. За дверью нас уже ожидал родственничек — по виду чистый бездельник и прохвост, и рожа наглая — сил нет. От огня, что горел тут же, он был весь багровый, а глаза веселые и хмельные. Только он заговорил, я сразу же скумекал, что это мой знакомый по прозвищу Сорока, которого я видел не так давно. Он был не из нашего города, но мы вместе гуляли на Святого Иакова в Калдасе и Санта — Ане три не то четыре года тому назад.

Что‑что, а погулять он умел. Оно и понятно: у них в области Густей, в горах, парни все такие. Шляются по игрищам и посиделкам почти всю зиму, а летом и сам бог велел: что ни день, то праздник. Правда, этот пришел в город совсем мальчишкой — обучиться ремеслу, уж не знаю какому; но все, чему он выучился, — это плутовать да шаромыжничать, точь — в-точь как наша аурийская шпана. Из деревенских‑то, когда они пооботрутся, выходят прощелыги еще почище нашего… Когда он все это мне напомнил, то я вспомнил и другое: что видел его как‑то в городе Туй, где я служил королю и отечеству. Он там ходил с точильным кругом на плече и колодой карт в кармане, да не один, а с толпой торговцев, холостильщиков, мошенников, бродяг и воров — все из Моуры и Других тамошних мест, и все ребята хоть куда. Смышленые — палец в рот не клади, это уж точно, и работу меняют по обстоятельствам. А в Туй они слетались как воронья стая: