Михал Витковский: Любиево

Существовали ли жестянки до войны? На одном из довоенных снимков Вроцлава видна площадь Польши и изящная, украшенная лепниной уборная на месте сегодняшней жестянки. Группка господ с тросточками и в шляпах прогуливается по аллейкам среди клумб и фонтанов. Может ли довоенный прикид любовника дождя служить тому доказательством? Или это просто призрак довоенного немца, скажем, убитого неизвестными? Никто так и не написал истории жизни гомосексуалистов, разве что мочой на ее металлической стенке. Сколько было «гомоэротов» до войны — столько же? Где они встречались и где занимались сексом?

Единственное известное с довоенных времен место — «сожженная застава».

Ее постоянно кто-нибудь поджигал. Это была не теперешняя жестянка, а изысканная кирпичная постройка, солидная немецкая работа, с колоннами и лепниной, типичный для девятнадцатого века клозетный классицизм.

Она была «альтернативной» точкой для тех, кто хотел гарантий, что, хоть и не будет тут много народу (о ней мало кто знал), зато скины не нападут. Сожженная застава. В мрачном, поросшем кустами уголке парка, куда немногие забредали, вдали от аллеек. Как бы в дикой части английского парка. Именно здесь и встречались немецкие гомосексуалисты до войны. Чтобы убедиться в этом, достаточно пойти в Университетскую библиотеку или в «Оссолинеум» [12] Национальный институт им. Оссолинских, знаменитый своей библиотекой и издательством. и попросить довоенные газеты с криминальными рубриками, сообщающими об убийствах и скандалах. Старые, очень старые сосалки рассказывают, что еще в пятидесятые-шестидесятые годы немецкие тетки, которые сами не эмигрировали и не были по каким-то причинам выдворены, продолжали приходить на сожженную заставу. А сжигали ее уже раз сто! Приходили, чтобы снова и снова продемонстрировать неверие в то, что произошло. Потому что поляки туда не заглядывали, место было сожжено войной. Однако немцев это не смущало. Они приходили, прогуливались, здоровались и хабалили в своем кругу. Делали вид, что огонь не коснулся их заставы, что она такая же, как и прежде. Желали друг другу приятного дня.

Лишь в восьмидесятые годы сюда стали заходить поляки, и то как бы невзначай. Иногда парами. Здиха Змеюшница, какой-то приезжий, прочитавший в редко обновляемом путеводителе, что здесь якобы что-то происходит… Никто не знает, кто постоянно поджигает сортир. Есть ли тут какая связь с войной и немцами? Или это скорее ритуал очищения данною места, своего рода дезинфекция огнем? А может, жестяной петушок на шпиле в самом деле притягивает молнии? Короче, сейчас «сожженную заставу» огородили солидным забором, и мужики в робах вывозят щебень. Люминофорные краски забора удивительно контрастируют с потемневшим от времени кирпичом.

Иногда в жестянке на Центральной появлялся телок. Выглядел как сто злотых. Причем в юбилейном варианте, в золоте! Тут же за ним входила одна из сосалок, а он расстегивал ширинку, после чего доставал удостоверение и говорил: «Милиция. Ваши документы».

Коммунистические тетки, «тетки системы», вертевшиеся около партии и при должностях, легко выходили сухими из воды, а всем прочим доставалось по полной программе. Зато не знаю ни одной тетки, которая взбунтовалась бы. Против системы. Ни одной тетки, которая вступила бы в борьбу. А впрочем, интересно, в какой роли в этой мужской игре они смогли бы выступить, если даже на судоверфи во время забастовок женщины только резали хлеб и были «на подхвате». В гендерном театре для них не оказалось места. Женская покорность, столь типичная для теток и неэмансипированных женщин, не позволяла им бунтовать. Они готовы были лежать под системой, хотели быть пассивными, послушными… Или просто, как всегда, жили в своем собственном, в придуманном мире, а потому реальность нисколько их не трогала. Я их за это не осуждаю.

Вряд ли можно сказать, что хоть в ком-то они вызвали сочувствие. Для того чтобы вызывать сочувствие, они сами должны были ощущать себя несчастными! Джесика работала санитаркой в больнице, была злобной и глупой. Самое сильное влияние на ее жизнь оказывали сериалы. Сначала «Даллас», потом «Возвращение в эдем», «Север-Юг», а в конце, перед смертью — «Династия», которую она смотрела в дежурке «скорой помощи». Джесика мыла грязные стекла в больничном коридоре и видела в них свое отражение в образе Алексис. [13] Одна из героинь сериала «Династия». Возможно, из-за расстояния, сумрака или чего другого грязный халат Джесики, весь в инвентарных номерах и фиолетовых печатях, выглядел в стекле как то белое платье, которое в последней серии было на Алексис. Слипшиеся от пота лохмы казались свеженьким перманентом. Джесика просто немела от изумления и восторга. Медленно, не отрывая взгляда от стекла, она слезала с лестницы и отставляла ведро. За окном, на дворе, жутко мяуча, дрались кошки. Все черные и злые. Джеси прекрасно понимала, за что они дерутся! Только персоналу было известно то место, где во дворе стоял огороженный сеткой мусорный контейнер для «биологических отходов». Как-то раз Джеси пришлось выносить ампутированную ногу. Нога оказалась на удивление тяжелой. Она отнесла ее как раз туда, во двор, откуда на следующий день ее должна была забрать специальная бригада. В голове Джеси очень долго не могли уложиться рядом отдельные факты: как это она, Алексис, может нести ногу? Какое отношение имеет одно к другому? Но она сумела примирить их и с тех пор говорила, что у нее трудная и почетная профессия — «спасать человеческие жизни» — и что она каждый день сталкивается со смертью. Между тем спецбригада ждала, пока соберется побольше биологических отходов, только что для котов сетка, а тем более запрещающие красные таблички?