Ирина Ратушинская - Наследники минного поля

— Помилуйте, Юрий Никитич, вы академик и дирктор института, а Петров, пусть какой угодно талантливый, ещё даже не доктор!

— Эх, Ванечка, Ванечка, Алексей Павлович докторскую-то ещё не защитил… Но тебе как парторгу следовало бы лучше знать ведущих специалистов нашего института. И не только по их деловым качествам, но и по семейному положению. Не в том, Ваня, дело, что больше трети нашей хозтематики идет по его разработкам. А в том, что его отец, Павел Иванович, генерал-лейтенант.

А-а-а, — протянул парторг с наконец проблеснувшей искрой понимания в глазах.

— То-то.

Большое вам спасибо, Юрий Никитич, — от души, безо всякого подхалимажа, поблагодарил парторг, — вы всё так умеете объяснить…

— Ну, кто ж вас, молодых учить будет, — снисходительно ответил директор. Иди, Ваня, работай. Как там твоя диссертация продвигается?

И, не дожидаясь ответа, встал из-за стола, чем завершил разговор.

После конца рабочего дня он зашёл в отдел, где, как и следовало ожидать, оставался один Алёша: жаждал добить работу. Увидев директора, встал, ответил на рукопожатие. Юрий Никитич не спеша уселся в Алёшино кресло за столом и сделал приглашающий жест. Алёша подхватил треногий табурет и сел рядышком. Скользнув взглядом по бумагам, Юрий Никитич повернулся к Алёше и улыбнулся:

— Никак, отчёт досрочно сдавать собираешься? Тебе ж по плану его в ноябре…

— Да я могу завтра доделать, Юрий Никитич. Я хотел — до отпуска.

— Поспешность, мой дорогой, нужна только при ловле блох, — сообщил директор. И значительно добавил:

— Без тебя этот отчёт всё равно никто не закончит. Не торопись ты с ним пока. Раз уж так любишь искать приключений на свою задницу.

— Алёша понимающе наклонил голову.

— Как там твой батька себя чувствует? Давненько мы с ним не виделись.

— С сердцем лучше стало последнее время, Юрий Никитич.

— Ну, так передавай ему привет.

Директор встал, похлопал Алёшу по плечу.

— Протестант, понимаешь! — пробурчал он и вышел.

У Алёши хватило ума на следующий день на работу не пойти и бумаги оставить, как были, часть при этом забравши домой. После беседы с директором он понимал, что институтское начальство в прижимании его к ногтю инициативы проявлять не станет. И даже просаботирует, где сможет. Уже это было приятно. А дальше видно будет.

Это всё он и изложил Свете.

— Понятно. То есть, если тебя будут доставать — то не через работу, так?

— Ну, не обязательно. Прикажут сверху — уволить, так уволят, куда денутся. Но директор мужик нормальный, он обозначил, что поддержит меня как сможет. По своей линии.

Света закинула руки за голову, запустила пальцы в стриженые на затылке русые волосы. Ей- то под крылышком у Быченко было хорошо: даже не подкатывались к их команде с такими делами.

— Бедный мой. Ладно, сейчас будешь ещё беднее. Отправляйся-ка ты на базар, раз уж дома. Чем брать дурное в голову — бери тяжёлое в руки. Синих купи три кило, ну помидор там, луку. И арбузик выбери. И абрикос кило два, только жордели не бери.

Она назагибала пальцы на общий вес, достойный мировых олимпийских игр. Чтоб мало не показалось.

Алёша вернулся, шатаясь, как штангист после тренировки, и позвонил подбородком в их звонок. Никто ему не открыл. Он, зашипев, установил набитые авоськи на пол, разнял чуть не пополам перерезанные плетёными ручками пальцы, нашарил ключ и открыл сам. Их дверь заперта не была. На столе лежала записка со Светкиными косыми буквами: «Вызвали на Бебеля. Будь дома и не прыгай пока. Дети у дяди Павла, там и заночуют. Чмок. С.»

На записку уже успели капнуть воробьи. Алёша сел, подпёр скулы кулаками. На Бебеля — это означало: в КГБ.

Очень скоро зазвонил звонок. Странно, неужели Светка так быстро обернулась? Но это был Миша с невосторженным выражением лица.

— Старик, чего ты там натворил?

— А что?

— А то, что ко мне пришёл гебушник прямо в кабинет. Спрашивал насчёт тебя. Мол, правда ли ты верующий и случалось ли мне присутствовать при нелегальных сборищах, и откуда ты получаешь заграничную литературу, и известны ли мне факты распространения. Я, конечно, — в несознанку, тогда он попросил меня повспоминать и обещал ещё зайти. И мне телефончик оставил на случай, если вспомню. Был очень любезен. Ты понимаешь, чем это пахнет?

— Боюсь, что да.

Только Алёша стал Мише излагать события последних двух дней — явился Петрик, красный, потный и сопящий. Петрика с утра вызвали в контору, а там сидел гебешник, и расспрашивал у Петрика, что за сборища проводятся на его даче да на какие средства дача куплена. Петрик про сборища не понял, тогда ему намекнули: Петров, например, с компанией. Они же, кажется, старые знакомые? Петрик объяснил, что да, друзья детства, собираются иногда с жёнами и детьми. Тогда его опять спросили про дачу. И про машину. И правда ли, что он собирает антиквариат. Вот такой, братцы, гембель. С чего шорох, кто знает?