Владимир Сорокин - Лёд

Завидя меня, Юс сразу оплела мои плечи своими длинными подагричными руками, прижалась большой отвислой грудью, и мы с ней рухнули на пол. Адр и Ха в свою очередь обнялись и опустились на колени.

Сердце Юс, несмотря на ее солидный возраст, было совсем по-детски неопытным. Оно знало только два слова. Но вкладывало в них столько силы и желания, что я была потрясена. Ее сердце жаждало словно путник, заблудившийся в пустыне. Оно пило мое сердце отчаянно и безостановочно.

Прошло почти девять часов.

Руки Юс разжались, она без чувств распласталась на старом паркете.

Я чувствовала себя опустошенной, но удовлетворенной: я учила сердце Юс новым словам.

Вид Юс был ужасный: побелевшая и худая, она лежала без движения, вперившись остекленевшими лиловыми глазами в потолок; из приоткрытого рта торчала вставная челюсть.

Но она была жива: я прекрасно чувствовала ее тяжко бьющееся сердце.

Ха принес из ее комнаты кислородную подушку, поднес резиновую трубку с раструбом к ее посеревшим губам, Адр открыл вентиль.

Кислород постепенно привел ее в чувство. И она глубоко, со стоном вдохнула.

Ее подняли, перенесли в комнату. Адр прыснул ей в лицо водой.

– Великолэ-э-эпно, – устало произнесла она и протянула ко мне трясущуюся руку.

Я взяла ее в свою. Старческие пальцы ее были мягки и прохладны. Юс прижала мою руку к своей груди.

– Дитя мое. Как мне не хватало тебя! – сказала она и с трудом улыбнулась.

Адр принес всем воду и абрикосы.

Мы стали есть абрикосы, запивая их водой.

– Расскажи мне про Дом, – попросила Юс.

Я рассказала. Она слушала с выражением почти детского восторга. Когда я дошла до разговора с Бро и его напутствия, слезы потекли по морщинистым щекам Юс.

– Какое счастье, – прижимала она к груди мою руку. – Какое счастье обрести еще одно живое сердце.

Мы все обнялись.

Затем Ха рассказал о ближайших планах. Нам предстояло сложное дело. Мы с Адр слушали Ха затаив дыхание. Но Юс не могла слушать более десяти секунд: она вскакивала, бросалась ко мне, обнимала мои колени, прижималась, бормоча нежные слова, потом отбегала к окну, стояла, всхлипывая и тряся головой.

В комнате ее был настоящий хаос из вещей и книг, посреди которого как скала возвышалась большая немецкая печатная машинка с заправленным листом. В прежней жизни Юс подрабатывала дома машинописью, а днем печатала в своем министерстве. Теперь у нее не было материальных проблем. Как у всех нас.

Юс умоляла Ха взять ее в командировку, но он запретил ей.

Она разрыдалась.

– Я хочу говорить с тобой… – всхлипывала она, целуя мои колени.

– Ты нужна нам здесь, – обнимал ее Ха.

Юс бил озноб. Вставные челюсти ее клацали, колени тряслись. Мы успокоили ее валерьянкой, уложили в постель, накрыли пуховым одеялом, в ноги сунули грелку. Лицо ее сияло блаженством.

– Я нашла вас, я вас нашла… – беспрерывно шептали ее старческие губы. – Только бы сердце не разорвалось…

Я поцеловала ее руку.

Она с умилением глянула на меня и тут же провалилась в глубокий сон.

Мы вышли, сели в машину и через час езды были на военном аэродроме в Жуковском. Там нас ждал самолет.

Мы разместились в небольшом салоне. Пилот отрапортовал Ха о готовности, и мы взлетели.

До Магадана мы добирались почти сутки: дважды дозаправлялись и переночевали в Красноярске.

Когда я летела над Сибирью и видела бескрайние леса, прорезанные лентами великих сибирских рек, я думала о тысячах голубоглазых и русоволосых братьев и сестер, живущих на необъятных просторах России, ежедневно совершающих механические ритуалы, навязанные цивилизацией, и не догадывающихся о чуде, скрытом в их грудных клетках. Их сердца спят. Проснутся ли они? Или, как миллионы других сердец, отстучав положенное, сгниют в русской земле, так и не узнав опьяняющей мощи сердечного языка?

Я представляла тысячи гробов, исчезающих в могилах и засыпаемых землей, я чувствовала адскую неподвижность остановившихся сердец, гниение в темноте божественных сердечных мышц, проворных червей, пожирающих бессильную плоть, и живое сердце мое содрогалось и трепетало.

– Я должна разбудить их! – шептала я, глядя на проплывающий внизу лесной океан…

В Магадан мы прилетели ранним утром.

Солнце еще не встало. На аэродроме нас ждали две машины с двумя офицерами МГБ. В одну машину погрузили четыре продолговатых цинковых ящика, во вторую сели мы.

Проехав через город, показавшийся мне не лучше, но и не хуже других городов, мы свернули на шоссе и после получаса не очень плавной езды подъехали к воротам большого исправительно-трудового лагеря.