Владимир Сорокин - 23000

– Здорово живете!

Продолжая крутить домкрат, Трыв поднял голову:

– Здоров.

– Оба сразу? Дела! Как говорится, и на мерина бывает проруха. Помочь?

– Обойдемся, лейтенант, своими силами. – Мэрог ответил вместо Трыв, опуская свое темное стекло и держа пистолет наготове. – Этих сил у нас теперь – хоть жопой ешь!

Обу, Мэрог и Трыв рассмеялись.

– Это точно… – усмехнулся лейтенант и нервно зевнул, захлопал по карманам. – Блин, куда же я ее… как всегда в машине…

Он обернулся, чтобы крикнуть напарнику, но Мэрог высунул в окно руку с зажигалкой, щелкнул:

– Землячок.

– Ага… – лейтенант наклонился, прикурил. – Спасибо. Ну ладно, бывайте.

– Бывай.

Лейтенант, попыхивая сигаретой, сел в «Тойоту», и она уехала.

Мэрог прикрыл глаза и облегченно выдохнул:

– Надо положить себя на Лед.

– Лед – наш престол. Он дает равновесие. А Свет дает силу.

– Свет дает силу, – повторил Мэрог и снова прикрыл глаза.

Трыв поменял колеса.

«Мерседес» поехал дальше. Мэрог снова открыл чемодан и осторожно взял руку спящего мальчика:

– Мясо сильно. Но у его сил есть пределы.

– Мясо опасно, брат Мэрог. Но у него нет престола, – произнес Обу.

– Мясо только алчет и клубится, – добавил Трыв, протирая руки влажной салфеткой.

– Потому что чует близкую гибель, – добавил Мэрог, бережно сжимая безвольные, прохладные пальцы мальчика.

«Мерседес» свернул на Киевское шоссе в сторону аэропорта Внуково.

Сердце мое чувствует присутствие братьев.

И я покидаю свой сон. Который постоянно вижу последние годы. Сон, помогающий мне спать на планете Земля. Сияющий сон мой. Сон, который всегда со мной:

Мы наконец вместе, все, все, все до единого, мы приближаемся к Месту, оно уже совсем близко, я вижу его, оно выплывает из тумана, оно неминуемо, оно так желанно и неизбежно, что я боюсь потерять сознание в последний момент и держусь, держусь, держусь за братьев и сестер, руки мои обнимают их, я в их толпе, в родной толпе, я прижимаюсь к ним, я трогаю их тела, которые совсем скоро растворятся в Свете, растворятся вместе со мной, растворятся навсегда, я вглядываюсь в лица, в родные лица, окружавшие меня все эти десятилетия, помогавшие идти к нашей цели, я слушаю биение их сердец, последние удары этих мясных моторов, прятавших Свет, присущий нам, Свет, которым скоро станем мы все, Свет Изначальный, Свет, не давший нам погибнуть на страшной планете Земля, Свет, который совсем, совсем, совсем рядом.

Рука брата Мохо трогает мое лицо. Я узнаю и вспоминаю. И просыпаюсь телом. Открываю глаза. Брат Мохо и сестра Тбо стоят в изголовье моего ложа. Они взволнованы. И я сразу понимаю – почему. Им не надо произносить убогих земных слов: сердца их лучатся радостью. Я слушаю их сердца. И понимаю, какая это радость. Сердце мое трепещет ожиданием. Оно гораздо старше и сильнее сердец братьев. Но не потеряло способность невинно трепетать ожиданием. Сердце мое дрожит. Совсем как тогда, в Альпах, куда я попала девочкой. Грудь моя кровоточила. Ледяной молот потряс ее. И разбудил юное сердце. А старик Бро коснулся моего сердца. Так, что оно затрепетало сладким ожиданием Света.

Я шевелю пальцами. И поднимаю свои худые руки. Протягиваю их братьям. Дрожат мои руки. Склонясь, Мохо и Тбо берут мои ладони. Кладут себе на грудь.

Сердце мое приветствует их сердца.

Мохо и Тбо снимают одеяло с тела моего. Из горных трав, продлевающих жизнь плоти, соткано оно. Старое тело мое встречается с воздухом Земли. Горек этот воздух и разрушителен.

Входят братья Мэф и Пор, помогающие мне каждое утро. Тела их молоды и мускулисты. Дышат они силой и покоем. Мощные руки братьев подхватывают тело мое. Измождено оно земною жизнью. Иссушено сердечным веданием. Испито страданиями от отсутствия Дара Поиска. Дара, которым обладали только Бро и Фер. Дара, позволяющего найти всех сразу. Дара, который так и не открылся мне одной за эти шестьдесят лет. Которого я так мучительно жаждала всю свою настоящую жизнь. О котором постоянно молило сердце. О котором ревел мозг. О котором кипела кровь. О котором гудели кости.

Руки братьев несут меня в просторный каменный зал. Голубая раковина ждет меня. Братья бережно кладут немощное тело мое в теплую раковину. Парным коровьим молоком наполняется она. Бурлит молоко и пенится. Глотает мое тело. В зале звучат голоса братьев. Каждый из них тихо говорил что-то. И каждого из них помнит мое сердце. Десятки, сотни голосов сплелись в невидимый рой под мраморным куполом. Они всегда со мной. Я слушаю их. Голоса звенят. С этой музыки начинается каждое утро мое.