Рышард Капущинский: Путешествия с Геродотом

Это я тоже понял. Настроение улучшилось. Я ходил по городу, делая заметки по поводу надписей на вывесках, названий товаров в магазинах, слов, услышанных на автобусных остановках. В темноте кинотеатров на ощупь записывал субтитры, копировал лозунги с транспарантов, которые несли встреченные на улице демонстранты. Я пробирался к Индии не через картины, звуки и запахи, а через язык, причем не родной для Индии, а иностранный, навязанный, но настолько укоренившийся, что он стал ассоциироваться с этой страной, а для меня превратился в палочку-выручалочку. Первый раунд моего поединка с Индией состоял в преодолении языка. Я понял, что у каждого мира есть своя тайна и что постичь ее можно только на пути освоения языка. Иначе этот мир останется для нас непреодолимым и непонятным, хоть бы мы прожили там долгие годы. Более того, я заметил связь между названием предмета и его присутствием в моей жизни, потому что каждый раз, возвращаясь в гостиницу, я отмечал, что видел в городе только то, название чего я знал; например, я помню акацию, но не помню росшее рядом дерево, название которого было мне неизвестно. Короче, я понимал: чем больше слов я узнаю, тем более богатый, полный и пестрый мир откроется передо мной.

Все эти дни по прилете в Дели меня мучила мысль, что я не работаю как репортер, не собираю материалы к текстам, которые хочешь не хочешь, а придется писать. Я ведь не в турпоездку отправился! Меня послали для того, чтобы я отчитался, передал, рассказал. Между тем руки мои были пусты, я не чувствовал себя способным что-либо сделать, я даже не знал, с чего начать. Я ведь не просился в Индию, о которой не имел понятия, я мечтал только пересечь границу все равно какую, все равно в каком направлении, пересечь границу — только это, ни о чем больше я не мечтал. Но теперь, когда суэцкая война сделала мое возвращение невозможным, мне оставалось лишь идти вперед. А потому я решил отправиться в путь.

В моей гостинице мне посоветовали поехать в Бенарес — Sacred town! [6] Священный город (англ.) — так они объяснили мне. (Я уже успел заметить, сколько в Индии священных вещей: священный город, священная река, миллионы священных коров. В глаза бросалось, как сильно мистика проникает в здешнюю жизнь, сколько храмов, часовен и встречаемых на каждом шагу придорожных алтариков, сколько возжено огня и благовоний, у скольких людей на лбу ритуальные знаки, сколько сидит неподвижно, уставившись в какую-то неведомую мистическую точку.)

Я прислушался к советам и поехал автобусом в Бенарес. Путь туда лежит по долине Джамны и Ганга, по земле плоской и зеленой, через пейзаж, утыканный белыми силуэтами крестьян, бродящих по рисовым полям, тюкающих мотыгами по земле, несущих на голове снопы, корзины или мешки. Но картина за окном часто менялась, потому что округу постепенно заполняла большая вода. Стояла пора осеннего половодья, когда реки превращались в бескрайние озера и моря, а по их берегам кочевали босоногие беженцы, пострадавшие от наводнения. Они бежали от поднимающейся воды, не теряя с ней контакта, уходя лишь настолько, насколько необходимо, чтобы немедленно вернуться, когда вода начнет спадать. В невыносимом зное пылающего дня от воды шел пар, и надо всем стоял недвижный молочный туман.

В Бенарес мы приехали поздним вечером, практически ночью. Город, похоже, не имел предместий, постепенно подготавливающих к встрече с центром, потому что сразу из темной и пустой ночи мы въехали в ярко освещенный, запруженный народом и шумный центр. Почему эти люди так теснятся, давят друг друга, лезут друг на друга, если рядом столько свободного пространства, столько места для всех? Я вышел из автобуса и пошел на прогулку. Дошел до границы Бенареса. С ее внешней стороны — в темноте лежали мертвые, безлюдные поля, с внутренней — внезапно вырастали городские постройки, а город от самой границы своей был полон народа, суеты, света, громкой музыки. Этой потребности жить в тесноте, тереться друг о друга и постоянно толкаться в то время, когда рядом есть свободное место, я объяснить не мог.

Местные советовали не ложиться спать этой ночью, чтобы вовремя, затемно, пойти на берег Ганга и там, на каменных ступенях, тянущихся вдоль реки, встретить рассвет. «The sunrise is very important!» [7] Восход солнца — это очень важно! (англ) — говорили они, и в их голосе слышалось обещание чего-то воистину великого.

И впрямь, было еще темно, когда народ потянулся в сторону реки. Поодиночке, группами, целыми кланами, колоннами паломников. Калеки на костылях, скелеты стариков на плечах молодых. Скрюченные болезнями, исстрадавшиеся — все с трудом тащились по разбитому асфальту. Вместе с людьми шли коровы и козы, а также стаи костлявых, малярийных собак. В конце концов к этой удивительной мистерии присоединился и я.