Барбара Фришмут - Мистификации Софи Зильбер

Два года спустя по воле обстоятельств труппа распалась. Смесь напыщенной патетики, цирка и балагана, — труппа постоянно таскала за собой будку, в которой посетители могли стрелять по бумажным розам, причем Софи нередко приходилось ее обслуживать, — во время начинавшегося экономического бума это уже мало кого привлекало. Люди не желали больше грошовой роскоши, которая слишком напоминала им то убожество, каким они вынуждены были довольствоваться в худшие годы, и предпочитали что-нибудь более солидное.

Директор не располагал достаточными средствами для того, чтобы, в соответствии с новыми вкусами, придать солидность своему маленькому зрелищному предприятию. Он и так достаточно долго откладывал окончательный роспуск труппы, но когда уже ничего другого не оставалось, то, хоть при прощании и лились горькие слезы и произносились клятвенные заверения вроде: «Вовек не забудем, до гроба!» — все же на самом деле многие были искренне рады, если им удавалось где-то пристроиться — в другой театре, в более крупном цирке или в парке с аттракционами какого-нибудь большого города, снова регулярно получать жалованье и досыта есть.

Софи, трагическая героиня Карола и благородный разбойник Изак, единственные в труппе, кто имел притязания на искусство, были приняты, — это директор еще смог для них сделать, — в один из тех разъездных театров, которые в известной мере поощрялись государством и имели своей задачей нести культуру в деревенское захолустье.

Софи снова начала с Румпельштильцхена и упорным трудом возвысилась до Спящей Красавицы и Белоснежки. А когда она доказала свои разносторонние возможности, играл и Красную Шапочку, и Снегурочку, то взобралась уже на следующую ступень и получила право выступать перед старшими школьниками или даже взрослыми.

Чем-то эта жизнь ей нравилась. Она была уже достаточно закаленная, достаточно взрослая, чтобы прекрасно спать по ночам в одиночестве, не боясь кошмарных сновидений. Теперь даже получалось так, что из-за множества выездов, пусть и недальних, но каждый раз завершавшихся представлением, она валилась в постель смертельно усталая, способная только воскресить в памяти последний взрыв аплодисментов, чтобы уяснить себе, какая их часть относилась именно к ней.

В отличие от своих товарищей и товарок, она не учила роли в автобусе, во время поездок. Заняв местечко у окна она любовалась пейзажем, вернее — впивала его в себя, пытаясь запечатлеть, заприметить то, что ей удавалось разглядеть, в результате чего через какое-то время лучше помнила церковные шпили, фруктовые сады, реки и озера, хотя и не усвоила их названий, нежели события своей собственной жизни.

Она почти никогда не хворала, но однажды, когда ей надо было играть в поселке, где она родилась и выросла, у нее началась тяжелая ангина, так что не пришлось даже ломать голову и выдумывать, почему она ни в коем случае не желает здесь выступать.

Нельзя сказать, чтобы она никогда не вспоминала о мальчике. Особенно выступая в сказках перед маленькими детьми, она часто думала о том, что среди них мог быть и маленький Клеменс. Она не знала точно, где, в каком из городков и местечек он живет, а значит, он мог оказаться в любом. Наверно, этим и объяснялось, что, в противоположность другим актерам, играя перед детьми, она всегда выкладывалась до конца, за что они благодарили ее восторженными криками.

У нее был адрес ее бывшего директора, который поселился в столице и занимался организацией зрелищ в увеселительном квартале. Время от времени она ему писала, чтобы удостовериться, что адрес все тот же. Он единственный знал, где и у кого подрастает Клеменс.

Может быть, именно потому, что ее так хорошо принимали дети, ее все чаще заставляли играть в сказках. Так она добралась до ролей фей или фантастических существ; почти все эти роли были тоже маленькие, а она давно стремилась получить роль комического персонажа, распевающего куплеты, или коварной Коломбины.

Дела ее шли неплохо. С годами в ее артистической карьере стали замечаться некоторые сдвиги. Иногда ее уступали на время какому-нибудь стационарному театру, и она без особого труда могла бы получить в таком театре ангажемент, если бы задалась такой целью. Но у нее не было большой охоты становиться оседлой. В разъездах лучше забывалось. Только попав в Бургтеатр, она могла бы всерьез об этом подумать. Но в Бургтеатр она не попала, возможно, потому, что там даже не знали о существовании Софи Зильбер, за что она долго на них дулась.