Барбара Фришмут - Мистификации Софи Зильбер

Софи подумала о серьезных любовных связях и о мелких интрижках, скрасивших ее жизнь со времени смерти Зильбера. Не то чтобы она их стыдилась, но о большинстве предпочла бы умолчать. А что еще могло интересовать этих дам? Театральная жизнь? Непохоже, чтобы эти люди интересовались творческими радостями и горестями актрисы странствующей труппы.

— Вы нас обижаете, дорогая Софи Зильбер, отказывая нам в интересе к театральному искусству, — говорил Альпинокс, провожая Софи до лестницы. — Мы даже очень интересуемся этим искусством и надеемся, что в один из ближайших вечеров нам удастся уговорить вас продемонстрировать нам ваше вокальное мастерство. Быть может вы пожелаете исполнить какую-нибудь вещицу из вашего репертуара. Как я слышал, вы блестящая исполнительница куплетов.

У Софи перехватило дыхание. Пристальность, с какой этот господин Альпинокс следил за ее мыслями, ее просто ошеломила. А теперь он еще задел самое больное место ее артистического тщеславия — исполнение куплетов. Сама Софи была убеждена, что она блестящая исполнительница куплетов, но за все эти годы ей редко выпадала возможность доказать это на деле.

— Вы преувеличиваете, — сказала она с улыбкой. — Я бы вас только разочаровала.

— Ни в коем случае. — Альпинокс поцеловал ей руку и поглядел ей вслед: поднимаясь по лестнице, она чувствовала на себе его взгляд, хотя и не оборачивалась. Она приляжет, спать не будет, а только приляжет, и обдумает весь этот разговор.

«Эти люди, кажется, умеют читать чужие мысли», — размышляла Софи, пока раздевалась и влезала в шелковое кимоно, которое получила в подарок от одного японского путешественника, страстно любившего ее в течение недели. Она уж постарается быть начеку и не давать воли своим мыслям. Поменьше пить того вина, которое ей так хвалили, и поменьше говорить самой, а предоставить это другим. Перед отъездом она взяла из квартиры Зильбера, давно уже ставшей ее собственностью, несколько книг и теперь решила одну на них почитать в кровати, чтобы немного отвлечься. Когда Софи ее открыла, — а это были рассказы «Серапионовых братьев» [1] Книга рассказов Э.-Т.-А. Гофмана. ,— оттуда выпала открытка, некогда написанная Зильберу ее матерью. Цветная открытка с видом той местности, где они жили тогда и где она находилась теперь. Чуть пожелтевшая фотография озера и глетчера за ним, на переднем плане — скамья и рядом дерево без листьев с причудливо растопыренными в небе сучьями.

Мгновенье Софи колебалась, читать ли ей текст на обороте. Сегодня она уже воздала достаточную дань прошлому. Но все же не удержалась.

«Дорогой Зильбер! — было написано на открытке прямым и размашистым почерком ее матери. — Вы не поверите, но я в самом деле очень часто думаю о Вас. Если можете выкроить свободное время, приезжайте. Цветочная пыльца окрестных лесов покрыла поверхность озера, и все перелетные птицы уже возвратились, кроме Вас. Девочка каждый день спрашивает, когда же Вы наконец приедете. В ожидании Вашего скорого приезда шлю Вам привет с самыми нежными чувствами.

Сколько Софи себя помнила, ее мать и Зильбер всегда говорили друг другу «вы». И она тоже никогда не обращалась к Зильберу иначе, хотя позднее он предложил ей перейти с ним на «ты», ведь он привык говорить ей «ты» со времен ее детства. Даже в ту ночь, ночь его смерти, когда они лежали в тесном объятье и Софи в исступлении страсти бормотала нелепейшие слова, они все равно оставались на «вы».

Она долго не могла оправиться от шока, и если вначале не испытывала страданий, ибо в смятении чувств не вполне осознавала случившееся, то потом изведала их с лихвой во время допросов в полиции и назойливых расспросов газетных репортеров, для которых «сладостная смерть Саула Зильбера в объятиях восемнадцатилетней Софи фон Вейтерслебен» оказалась лакомым блюдом.

Софи бросила тогда занятия в актерском училище. Это было не только ее собственное решение, — ей намекнули, что так будет лучше. И вот она, никому не известная Софи Зильбер, отправилась с небольшим разъездным театром, скорее походившим на труппу бродячих комедиантов, в провинцию, где нашумевшее дело «Зильбер — фон Вейтерслебен», конечно же, не связывали с конкретными живыми существами, даже если читали о нем в газетах и успели всласть почесать языки.

У Зильбера ко времени его кончины уже не было родных. Те, что не умерли своей смертью еще до войны, погибли в концлагерях или спасаясь от них бегством. Не осталось в живых никого, кто мог бы оспорить завещание. Квартира переходила в собственность Софи с оговоркой, что старая домоправительница будет до конца своих дней жить в той комнате с отдельным входом, которую она занимала уже давно и в которой действительно продолжала жить до тех пор, пока не умерла от кровоизлияния. Все деньги и ценности, оказавшиеся в наличии, — до ужаса мало в сравнении с тем, чем, по-видимому, когда-то владел Зильбер, — были также поделены между Софи и домоправительницей. Этого как раз хватило, чтобы прилично похоронить Зильбера, а потом и домоправительницу.