Барбара Фришмут - Мистификации Софи Зильбер

Когда Софи, опьяненная этими видениями будущего, пришла в себя, она сидела в старинной горнице за некрашеным деревянным столом между Амариллис Лугоцвет и Альпиноксом. Все остальные дамы и господа были тоже здесь и беседовали вполголоса, но вот уже до нее донесся тот светлый, веселый смех, которым ее так чаровали эти дамы.

Возле плиты с пылающим очагом стоял низкорослый человечек в местном костюме, которого ей уже приходилось видеть в отеле, — он жарил гольцов, насаженных на прутья, а Драконит тем временем обносил гостей водкой в маленьких чарочках. Странным казалось только одно: большинство присутствующих, в том числе и Софи, были не в своей обычной одежде, а в белых и серых пеленах, почти не осязаемых на ощупь.

— Угощайтесь, дорогая Софи, — сказал Альпинокс, когда на стол были поставлены первые жареные гольцы. — У вас наверняка разыгрался аппетит.

Софи с благодарностью принялась за поданную еду, — она в самом деле чувствовала себя очень голодной. Постепенно все присутствующие получили свою порцию рыбы, к которой была еще добавлена румяная жареная картошка. Фон Вассерталь меж тем достал и разлил вино, и все отдали должное поданным яствам и налиткам.

И пока они насыщались, раздалась опять знакомая им чудесная музыка, — инструменты парили под потолком и, казалось, играли сами собой. Да и дверь то и дело открывалась и закрывалась, хотя Софи не замечала, чтобы кто-нибудь входил или выходил.

Когда же трапеза кончилась, скрипки и флейты опустились на стол, а человек, возившийся у плиты, взялся за цитру и заиграл на ней, да так, что даже у Софи ноги запросились в пляс. Но поскольку дам было больше, чем мужчин, танцевали вначале как попало, врозь и вместе, а потом сомкнулись в большой хоровод, который кружился все быстрее и быстрее, пока Софи окончательно не потеряла сознание.

Проснувшись на следующее утро, она, правда, чувствовала себя немного вялой, но голова была ясная, а настроение — ровное и уверенное. В доме не слышалось ни звука. Из сада тоже не доносилось ни малейшего шума. Сперва она подумала, что, должно быть, еще рано, но когда, встав с постели, подошла к окну, то собственными глазами убедилась, что уже позднее утро.

И хотя мысль ее работала вполне четко, в теле чувствовалась усталость, и она забралась обратно в постель, чтобы еще немного поспать, однако ей это почему-то не удалось.

Одеваться ей пока еще не хотелось, поэтому она решила завтракать в постели, а уж потом она посмотрит. Вскоре после того, как она позвонила, явилась горничная с обычным завтраком.

— Все, наверное, еще спят? — благодушно спросила Софи, беря из рук горничной поднос.

— Вовсе нет, — ответила девушка. — Дамы и господа сегодня утром уехали. Новых гостей мы ожидаем лишь к вечеру и в последующие дни.

Софи словно обухом по голове ударили.

— Как… уехали? — спросила она. Девушка, по-видимому, была удивлена.

— Так вы же сами до рассвета справляли с ними отвальную. Я и то удивилась, — добавила она еще, — что эти дамы могли так рано подняться, они ведь всегда спали чуть ли не до обеда.

— Ах да, конечно, — ответила Софи, стараясь взять себя в руки. — Только я одна заспалась. — И она даже вымучила на лице некоторое подобие улыбки.

Когда горничная ушла, Софи обнаружила на подносе, под корзинкой с булочками, письмо. Она вскрыла его и прочла.

«Дорогая Софи! — было написано уже знакомым ей почерком.

Решения — странная вещь: раз приняв их, приходится выполнять. Тебе наш отъезд может показаться неожиданным и поспешным, но этому предшествовали долгие и серьезные размышления. Наше исчезновение, — ты его, несомненно, сочтешь внезапным, — имеет столь веские причины, что отсрочка была невозможна. Все мы сохраним к тебе дружескую привязанность и тебя не забудем. Сохрани и ты добрую память о нас. Желаем тебе приятно провести те дни, что ты еще намерена здесь пробыть.

Взгляд Софи секунду растерянно блуждал по комнате, пока не остановился на вазе, в которой так пышно цвели огненные лилии. Она была пуста. Значит, эти цветы все-таки не были нетленными. Возможно, они завяли еще вчера, и горничная их выбросила.

Она пыталась представить прошедшую ночь, по ей вспоминалось лишь обычное затянувшееся сборище в ресторане, продолжавшееся бог весть до каких пор. И на сей раз она тоже совершенно не помнила, когда и каким образом очутилась в постели, но к этому она уже привыкла. Та удивительная спокойная уверенность, с которой она проснулась, постепенно сменилась печалью, печалью разлуки с милыми ее сердцу существами, к которым она за это короткое время успела искренне привязаться.