Федор Полканов - Рабочая гипотеза.

– Яков Викторович, я подумаю!

Лихова передернуло: право думать обычно в таких случаях предоставлялось ему. Но возражать он не стал. Умилился сперва темным бровям вразлет, нежной свежести личика – тому, что вот ему, Лихову, под семьдесят, а его все еще волнуют такие вещи… Чуть позже подумал: не сам ли только что посеял это разговором о Громове, о праве на теорию для молодых? Ищущий имеет право на поиск – конечно, имеет, даже в том случае, если у ищущего ямочки на щеках и маленький вздернутый носик.

– Думайте, думайте… – только и произнес Лихов.

А когда вышли из кабинета, студентка спросила у Михайлова:

– Яков Викторович говорил о Краеве. Почему он все-таки процветает? Примитивность взглядов да к тому же постоянные наскоки Краева на ученых – совместимо ли это с наукой?

Степан улыбнулся – грустной получилась эта улыбка, – но на вопрос, по существу, не ответил.

– Хорошо, что вы уже со студенческих лет разобрались в этом. Куда как хуже студентам, которых учит Краев. Нам с вами придется еще их переучивать.

…Больше неправдами, нежели правдами Краев подмял в сороковых годах в Ленинграде всех и вся, однако в Москве нерушимыми глыбами стояли Шаровский и Лихов, а вокруг них – молодежь, обязанная учителям научным своим багажом, единая в воззрениях, как только может быть едина научная школа.

Краев стал наведываться в Москву, собрал здесь группу союзников, а затем перешел в атаку.

Начали с Ивана Ивановича, облили его потоками грязи, поссорили с Лиховым, а когда ушел Шаровский из университета – взялись за Якова Викторовича. Лихова начали трепать не в Москве – в Пензе, но было доподлинно известно: Краев руку к сему приложил. А если и нет, уменьшится ли его вина оттого, что, прочитав глупейшую из рецензий, раздул он кадило, ринулся на Лихова во всю силу легких, во всю прыть борзого, штампованного пера?

Первой реакцией Лихова была бравада. Все, что было в Якове Викторовиче рыцарского, а рыцарского в нем бездна, вздыбилось, взбудоражилось, взъерепенилось. Молодцеватый всегда, он сделался молодцеватым в квадрате, галантный и ранее, он теперь превзошел даже себя.

Потом наступил перелом.

Началось с собрания, шумного до визгливости, на котором кто-то кого-то бил. До этого Лихов на собрания не ходил и все нападки попросту игнорировал. Но тут пришел, сидел и слушал, потом послал записку в президиум:

«Прошу слова.

Лжеученый, аморальный тип, псевдодиалектик, старый гриб.

Яков Лихов».

Председательствующий записку огласил полностью, и Лихов вышел на трибуну под аплодисменты и смех.

– Я задержу ваше внимание надолго! – сказал он собранию.

Из кувшина можно вылить только то, что в нем налито, – Лихов не выступал, он делал научный доклад. Он не назвал ни Краева, ни кого-либо еще: Лихов – рыцарь, даже в борьбе с краевцами в первую голову рыцарь. Он разил оружием, которым блестяще владел, – фактами. Педантичность Шаровского плюс собственная лиховская широта – вот что было в этом докладе. Развевались полы халата, седые кудри реяли над старческой головой – Лихов был само вдохновение. Присутствующие удивлялись: больше, чем на лекциях, больше, чем в статьях, останавливался Лихов на философской сущности своих воззрений. «Радиационная биология и диалектический материализм» – вот как, видимо, называл в душе Яков Викторович свой доклад. Одним ударом доказывал Лихов, что он не «лже», не «псевдо», не «анти».

На собрании был триумф – Лихова в университете любили. Но какое Краеву до этого дело? Нападки обострились, Яков же Викторович, сказав «А», и «Б» сказать должен был, – и началась бессмысленнейшая из полемик. Она отнимала все больше времени, отвлекала все больше от единственного, что он обязан и призван был делать, – его работы. А когда Яков Викторович опомнился, так ничего и не добившись, оказалось, что он увешан ярлыками – вплоть до «пособника Уолл-стрита и Сити». И если бы не поддержка физиков, прикрыли бы классическую радиобиологию, как прикрыли в сорок восьмом году ее ближайшую родственницу, классическую генетику.

Лихов консультирует – на это следует посмотреть!

Сейчас в кабинете вместе с Михайловым Гриша Петров – студент, выполняющий курсовую работу.

Въедливый, дотошный, чуть резковатый, Гриша принес схему опытов, прямую, как струна, нацеленную.

Лихов берет листок, смотрит, думает минуту. Потом старческая рука проводит по бумаге, будто стирает написанное.

– Атака в лоб! – говорит Яков Викторович. – Попахивает Шаровским.