Андрей Портнов - Автово

— О, ну, наконец-то, хоть одна живая душа! А ты не знаешь где…

— ОМОН ушёл? — перебил его Рябушко.

— Да ушёл, ушёл уже полчаса назад! Я сам видел. А ты не знаешь, куда все наши подевались? Повымерли что ли? Я их ищу, ищу, стучу тут ко всем, а мне никто…

Мы не дали ему закончить, потому как сразу, услышав про ОМОН, решили, что нам здесь больше нечего делать и вывалились наружу подальше от пошлого боевика, от которого и так уже тошнило. И уж не знаю, кто из нас испытал при этом более сильные ощущения — мы, которые заглотнули, наконец-то, свежий воздух или Пахом, мимо которого с песнями пронеслась целая толпа из такой малюсенькой, на первый взгляд, комнаты.

Как-то раз, придя (не нарочно, конечно же) поесть плюшки, Чеченев сообщил нам, что Коммунист серьёзно заболел и подозрительно стал желтеть.

Через некоторое время по общаге пронеслась весть, что его утащили на носилках в какую-то больницу с подозрением на «желтуху». А ещё позже нас всех вызвали в медпункт для проверки и выявления других желтухобольных, если таковые, разумеется, имеются.

— Вот гадина, — в сердцах высказал нам Дима, — теперь из-за него у меня всю кровь высосут. А у меня её, вообще, мало осталось после первой медкомиссии.

В медпункте, ожидая своей очереди, мы поносили Коммуниста последними словами и обсуждали достоинства практикантки-медсестры, которая должна была взять у нас кровь. Каждый выходящий из процедурного кабинета показывал всем распухший палец и плевался на только что закрывшуюся дверь.

Я не успел выяснить причины такой странной реакции, потому что настала моя очередь.

На входе меня сразу же перехватила старшая медсестра, которая велела снять рубашку и стала слушать мне живот. Затем последовали расспросы:

— Жалоб нет?

— Самочувствие нормальное?

— Голова не болит?

— Температуры нет?

— Поносов не наблюдается?

При этом она щупала меня, не обращая внимание на мои ответы. Потом надавила своими костями куда-то в нижнюю часть живота, да так, что я ойкнул, и спросила:

— А так не больно?

Я постарался улыбнуться и как можно спокойнее выдавил:

— Не-е-е-ет.

— Одевайтесь и идите на сдачу крови.

За соседним столиком сидела улыбающаяся практикантка и лукавым взглядом приглашала присесть.

— Давайте ваш палец.

Не успел я вытянуть руку, как практикантка резко её схватила, саданула изо всей силы иголкой по пальцу и, чуть не разорвав его, принялась высасывать мою кровь.

Во время этой экзекуции старшая медсестра пригласила новую жертву. Мне было очень интересно посмотреть на конвульсии этой самой жертвы, но тут я услышал тоненький голосок практиканточки:

— Что-то ранка какая-то неудачная, кровь плохо идёт. Придётся вас ещё раз помучить.

— Живым я отсюда не уйду, — подумал я, как вдруг резкая боль от очередного укола в тот же палец заставила меня стиснуть зубы.

— О, хорошо пошла, — сказала вампирша при виде обильно потёкшей крови.

Каким-то чудом оставшись в живых, я выполз из процедурной и решил пока не идти в 215-ую, а подождать остальных.

— Ну, как? — любопытные рожи столпились вокруг меня, и я показал им свой палец.

— Два раза, сука, уколола. У меня всегда кровь хорошо идёт, а эта так умудрилась уколоть, что не попала в сосуд. Вообще, дура, ей ещё учиться надо.

— Ба-а-а! Что-то я совсем похолодел, — пролепетал Дима и прикоснулся своей рукой к моей шее.

Я вскочил как будто ужаленный.

— Уйди, мертвечина, — заорал я, — покойники в гробу теплее тебя в сто раз.

— Мне пора, — решил Рудик, видя, что подошла его очередь, и скрылся за дверью.

Через несколько секунд оттуда выскочила старшая медмымра с какой-то бумажкой и прокричала на весь коридор:

— ПОНОС! У КОГО ПОНОС?!!

Шокированные таким выкриком, мы долго молчали, а потом незаметно стали посматривать друг на друга, пытаясь отгадать несчастного, который страдает этой ужасной болезнью. Наконец, наши взгляды остановились на Паше, который сразу как-то странно побледнел, затем покраснел и постарался через силу выдавить:

— У меня.

— Пойдёмте со мной.

И под наши испепеляющие взгляды он медленным похоронным шагом проследовал за мымрой.

— На его месте я бы со стыда провалился, — шепнул я на ухо стоящей рядом Кате.

— Точно, — в ответ шепнула она, — бедный Паша, так обоср… опозориться!

Дверь в очередной раз отворилась, и оттуда вышел ужасно бледный Рудик. Сколько раз на него смотрю, столько думаю, что бледнее быть уже нельзя. Так нет же…