Энн Тайлер - Обед в ресторане «Тоска по дому»

Как-то раз они с Эзрой отправились на автомобиле в Западную Виргинию, в Харперс-Ферри, и заметили впереди бегущего трусцой человека в спортивных шортах. Высокий темноволосый мужчина, уверенно и плавно покачивая плечами, бежал по обочине шоссе… Коди! Какими судьбами? Вот так совпадение! Коди Тулл! Эзра нажал на тормоза, Перл сказала:

— Невероятно!

Но тут бегун, услыхав шум мотора, обернулся — это был не Коди, а совсем чужой человек, с жирным подбородком, далеко не красивый. Эзра опять прибавил скорость.

— Как глупо, — сказала Перл. — Я же знаю, что Коди в этой… как ее?..

— В Индиане, — сказал Эзра.

— В Индиане. Непонятно, с чего это я решила…

Они замолчали, и Перл живо представила себе, как бы все было, окажись этот бегун ее сыном, Коди, — он бы обернулся, а они проскочили бы мимо. Как ни странно, но мысль о возможности остановиться не пришла ей в голову. Она думала о том, как он раскрыл бы от удивления рот, увидев их за стеклами машины, как они посмотрели бы на него, улыбнулись, помахали ему рукой и проскочили мимо.

Всякий раз, когда Коди звонил по телефону, голос у него был веселый и бодрый.

— Ну, как живешь, мама?

— Ах, это ты, Коди!

— У вас все в порядке? Как Эзра?

По телефону он так тепло говорил об Эзре, с интересом, с любовью — настоящий брат. И в тех редких случаях, когда они с Рут проездом оказывались в Балтиморе и ненадолго заглядывали к Перл, он как будто был рад пожать Эзре руку, хлопнуть его по спине, спросить, как у него дела. Вначале.

Только вначале.

А потом: «Рут, о чем это вы там шепчетесь с Эзрой?» Или: «Эзра, сделай милость, не подходи так близко к моей жене». Хотя на самом деле Эзра и Рут почти не разговаривали друг с другом. Они были так осторожны, что больно было смотреть.

— Коди, перестань, что ты выдумываешь? — говорила Перл, и тогда он обрушивался на нее:

— Конечно, ты не замечаешь. Еще бы, он у нас безгрешный ангел, так ведь, мама? Твой драгоценный мальчик. Правда?

В конце концов она потеряла всякую надежду, что они когда-нибудь пригласят ее погостить. Когда через два или три года после женитьбы Коди позвонил ей и сообщил, что Рут беременна, Перл сказала:

— О, Коди, если она захочет… я хочу сказать… когда она родит, я могла бы приехать, помочь…

Но, очевидно, помощь ее не потребовалась. И когда он известил, что родился Люк — девять фунтов и три унции, — что все благополучно, она сказала:

— Так хочется увидеть его, честно, жду не дождусь.

Но Коди оставил ее слова без внимания.

Они присылали фотографии. Люк на детском стульчике — белокурый, серьезный. Люк, как медвежонок, идет по ковру на четвереньках, а не ползет (Коди передвигался точно так же). Люк делает первые неуверенные шаги, зажав в толстых кулачках прищепки для белья. Эти прищепки нужны ему, писала Рут, потому что с ними он думает, будто за что-то держится. Иначе он падает. Вместе с фотографиями приходили письма, обычно их писала Рут. С грамматикой она была не в ладах, и с орфографией тоже. Например: «Глаза у Люка понашему с Коди, так и останутся галубыми». Но что Перл за дело до грамматики? Она сохраняла каждое письмо, а фотографии Люка ставила на комод в маленьких анодированных рамочках, которые покупала в универмаге Кресги.

«Думаю, мне надо бы приехать и повидать Люка, пока он не вырос», — писала Перл. Никто ей не отвечал. Она писала снова: «Удобно ли приехать в июне?» И тогда Коди ответил, что в июне они переезжают в Иллинойс, но если она действительно так хочет приехать, то это можно бы сделать в июле.

И вот в июле она отправилась в Иллинойс, в поезде, который был полон молодых солдат с детскими лицами — их везли во Вьетнам, — и провела неделю среди чистого поля, в доме, отгороженном от всех стихий. Удивительно, даже для нее самой, как сразу, как глубоко она полюбила внука. Ему еще не исполнилось двух лет — прелестный ребенок, голова прямо как у взрослого, резко очерченная, золотистые волосы коротко и аккуратно подстрижены. Прямой решительный рот мальчика тоже казался взрослым, и походка у него была не детская. Он немного сутулился, горбил плечи; вроде бы никаких физических изъянов, но во всей осанке сквозят смирение и покорность, прямо-таки смехотворные в столь маленьком существе. Перл часами просиживала с ним на полу, играла машинками и грузовиками. «Р-р-р… р-р-р… Теперь толкни назад к бабушке!» Ее умиляло спокойствие мальчика. Он уже вполне хорошо и бойко говорил, но на слова был скуп и чаще молчал. Соблюдал осторожность. Ему не хватало веселости. Был ли он счастлив? Годилась ли такая жизнь для ребенка?