Энн Тайлер - Обед в ресторане «Тоска по дому»

— Я бы хотел наняться на работу.

Эзра замер.

— Люк?!

— Раз тот мальчик может следить за котлами… — Люк запнулся на полуслове. — Простите, как вы сказали?..

— Ты Люк, сын Коди?

— Как ты узнал?

— Ты передернул плечами в точности как твой отец. В точности, поразительно! Да и в голосе у тебя есть что-то… воинственное… Люк! — Он крепко пожал руку племянника. От булочек пальцы его казались на ощупь шершавыми. — А где твои родители? У нас дома?

— Я приехал один.

— Один? — переспросил Эзра. Он улыбался добродушно, неуверенно, как человек, который пытается понять шутку. — Совсем, значит, один?

— Хотел узнать, могу ли я остаться с тобой.

Эзра перестал улыбаться.

— Коди…

— Не понял.

— С ним что-то случилось.

— Ничего не случилось.

— Надо было мне навестить его. Обязательно. Зря я его послушал. Он искалечен куда больше, чем нам сказали.

— Нет! Он совсем поправился.

Эзра долго и внимательно смотрел на него.

— У него гипс со скобкой, он уже ходит, — сказал Люк.

— Да? А другие раны? Как у него голова?

— Все нормально.

— Клянешься?

— Вот еще…

— Пойми, это же мой единственный брат, — сказал Эзра.

— Честное слово, — сказал Люк.

— Тогда где же он?

— В Виргинии. Я оставил его там. Убежал.

Эзра задумался. Мимо проскользнула официантка, на подносе у нее тонко позвякивали рюмки.

— Я вообще-то не собирался убегать, — признался Люк, — но он сказал… Знаешь, что он сказал мне…

Нет, незачем передавать Эзре отцовские слова. Сейчас они казались Люку нелепостью, из тех, что ненароком срываются с языка. И вот теперь он, Люк, далеко-далеко от дома стоит и мямлит под добрым взглядом своего дяди.

— Не могу объяснить, — вздохнул он.

Но тут Эзра, как будто ему все стало ясно, мягко сказал:

— Не принимай близко к сердцу, Люк. Это он просто так. Он не хотел обидеть тебя.

— Знаю, — кивнул Люк.

Эзра говорил с Рут по телефону веселым, нарочито невозмутимым тоном, будто ничего особенного не произошло:

— Послушай, Рут, вот он здесь, передо мной, цел и невредим… Полицию? Зачем? Ну ладно, перезвони и скажи им, что мальчик нашелся, жив-здоров. Дескать, напрасно шум подняли.

Люк слушал с напряженной улыбкой, как будто мать могла его видеть, и сосредоточенно перебирал телефонный шнур. Разговор происходил за кухней, в маленькой конторе. Эзра сидел за письменным столом, на котором громоздились поваренные книги, журналы, счета, там же стоял цветочный горшок со шнитт-луком, медная сковородка с потрескавшейся эмалью и вставленная в рамку газетная фотография — двое мужчин в белых фартуках держат в руках блюдо с большущей рыбиной.

Потом, видно, трубку взял Коди. Голос Эзры посерьезнел.

— Может, Люк останется пока у нас? — сказал он. — Пускай погостит немного, а? Надеюсь, ты разрешишь.

Люк почувствовал настороженность в сдержанном голосе Эзры, в его коротких фразах и испугался: отец не иначе как кричит на другом конце провода; он бросил шнур и отошел к шкафу, сделав вид, что заинтересовался книгами Эзры. Ему было стыдно за отца. Но похоже, никакого крика не было, потому что Эзра мягко сказал:

— Хорошо, Коди. Да, я понимаю. — Он повесил трубку и повернулся к Люку. — Они выезжают немедленно.

Отец хочет сегодня же забрать тебя домой.

Люк почувствовал, как в животе шевельнулся комочек страха. Отец, наверно, злой как черт. И как он, Люк, только решился отправиться в такую даль! Один-одинешенек! Теперь ему казалось, что все это было во сне.

В доме у бабушки по обыкновению пахло горелыми гренками, все тот же сумрак по углам, все та же таинственность. Люк подумал, что, переехав в этот дом, будешь неделями, а то и месяцами натыкаться на незнакомые закутки и стенные шкафы. (А что? Вот бы и правда переехать сюда и жить вместе с ними в уютной гостиной и тихой бабушкиной кухне.) Бабушка суетилась вокруг него, выставляя на стол все новые яства.

— Мама, успокойся, не суетись, — приговаривал Эзра.

Но Люку нравилась эта суета, нравилось, как бабушка вдруг отходила от плиты, чтобы погладить его по щеке и сказать:

— Какой же он стал! Вы только посмотрите!

Теперь она стала ниже его ростом. И здорово состарилась. А может, раньше он по молодости лет не обращал на это внимания. Что-то небрежное, торопливое было в ее прическе, в этом небольшом тугом пучке некогда золотистых волос, и в изрезанном глубокими складками лице, и в руках, морщинистых, испещренных темными пятнами. По беспрестанным поцелуям Люк понимал, что бабушка души в нем не чает, и недоумевал, как мог отец так ошибочно судить о ней.