Энтони Берджесс - Механический апельсин

— Правительство больше не может заниматься устарелыми пенологическими теориями. Соберите преступников вместе — и вы увидите, что происходит. Вы получаете концентрированную преступность, преступление среди наказания. Скоро, может быть, все наши тюрьмы понадобятся для преступников политических.

Я ничего не усек, братцы, ну, да ведь он говорил не со мной. Он продолжал:

— С обычными преступниками, вроде этого отвратительного сброда, /он имел в виду меня, братцы, как и всех остальных, которые были действительно преступнингами, да и предателями тоже/ — лучше обращаться на чисто лечебных основаниях. Уничтожить криминальный рефлекс и все. Полностью осуществимо в течение года. Наказание для них ничто, как вы можете видеть. Они наслаждаются своим, так называемым наказанием. Они начинают убивать друг друга.

И он посмотрел на меня своими строгими голубыми глазерами. Тогда я смело ответил:

— При всем моем уважении, сэр, я решительно возражаю против того, что вы сейчас сказали. Я не обычный преступнинг, сэр, и не отвратителен. Может быть другие отвратительны, а я нет.

Главный Чассо весь побагровел и заорал:

— Заткни свое поганое хайло, эй ты! Не знаешь, с кем говоришь?

— Ладно, ладно, — сказал этот большой вэк.

Потом он повернулся к Коменданту:

— Можете использовать его, как пробный шар. Он молод, нахален, порочен. Завтра Бродский займется им, а вы можете сидеть и наблюдать за Бродским. Это действует как надо, не беспокойтесь. Этот порочный молодой бандит будет переделан до неузнаваемости.

И эти крепкие выражения, братцы, были началом моей свободы.

В тот же вечер чассо потащили меня, мило и вежливо /то есть с грубыми толчками/, повиддить Коменданта в его Святая Всех Святых, то есть кэнторе. Комендант посмотрел на меня очень устало и сказал:

— Думаю, ты не знаешь, кто это был сегодня утром, а, 665321?

И, не дожидаясь, когда я скажу "нет", ответил:

— Никто иной, как сам Министр Внутренних дел, новый Министр Внутренних дел и, как говорится, новая метла. Да, в последнее время появились эти новые нелепые идеи, и приказ есть приказ, хотя скажу тебе по секрету, я этого не одобряю. Самым решительным образом не одобряю. Око за око, говорю я. Если кто-нибудь тебя ударит, ты дашь сдачи, не так ли? Почему же государство, получая жестокие, безжалостные удары от вас, хулиганов, не должно давать сдачи? Но эти новые взгляды говорят "нет". Новые взгляды таковы, что мы должны обращать зло в добро. Все это кажется мне весьма несправедливым. А?

Я заговорил, стараясь быть уважительным и сговорчивым:

"Сэр…", но Главный Чассо, который стоял за комендантским креслом, весь красный и здоровенный, заорал:

— Закрой свою гнусную пасть, подонок!

— Ничего, ничего, — сказал Комендант, как будто устало и утомленно. — Ты, 6655321, будешь переделан. Завтра пойдешь к этому человеку, Бродскому. Они считают, что ты снова будешь в большом свободном мире, уже без номера.

Полагаю, — тут он усмехнулся, — такая перспектива тебя устраивает? Я молчал, и тогда Главный Чассо заорал:

— Отвечай, грязная свинья, когда Комендант спрашивает.

Так что я сказал:

— О да, сэр. Большое спасибо, сэр. Я здесь старался, как мог. Я очень благодарен за все.

— Не за что — Комендант вроде бы вздохнул. — Это не награда. Далеко не награда. Ну, вот формуляр, который ты подпишешь. Он гласит, что ты согласен на замену оставшегося тебе срока тем, что названо здесь нелепым выражением "Рекламационное Лечение". Ты подпишешь?

— Да, конечно, я подпишу, сэр, — ответил я. — И большое спасибо.

Итак, мне дали ручку с чернилами, и я подписался, бегло и красиво. Комендант сказал:

— Спасибо. Думаю, этого достаточно.

Главный Чассо сказал:

— Тюремный капеллан хотел поговорить с ним, сэр.

И меня повели вниз по коридору к Боковой Часовне; один из Чассо всю дорогу подталкивал меня в спину и в затылок, но очень лениво, будто ему надоело. Меня провели через Боковую Часовню к маленькой кэнторе чарли и ввели внутрь. Чарли сидел за своим столом, и от него здорово и чудесно пахло дорогими канцерогенками и шотландским. Он сказал:

— Я хочу, чтобы ты понял одно, мальчик, я тут ни при чем. Если б было целесообразным, я бы протестовал, но это нецелесообразно. Здесь дело в моей собственной карьере, а также в слабости моего голоса в сравнении с хором более мощных элементов в политике. Я выражаюсь ясно?

Мне было не ясно, но я кивнул.

— Затронуты очень трудные этические вопросы, — продолжал он. — Тебя сделают хорошим мальчиком, 6655321. Ты уже никогда не захочешь совершить насилие или каким бы то ни было образом повредить Спокойствию Государства. Надеюсь, ты все это понимаешь. Надеюсь, что ты сам это понимаешь абсолютно ясно.