Алексей Шельвах - Приключения англичанина

– Ну, я вижу, с тобой не договоришься, – сказал лорд Мак-Грегор, поднимаясь со стула. – Ты просто дурак. Или бесчестный конформист? Ну-ка, отвечайте, сэр, какое из этих двух определений вас больше устраивает? И кстати, какое воинское звание в министерстве здешних внутренних дел вам присвоено?

– Не устраивает ни то, ни другое, – ответил Оливер. – И званий никаких не имею.

Они снова замолчали. Мак-Грегор ругал себя за то, что был с поэтом излишне резок, – бедняге и без того тяжко.. Еще бы: променять подлинные свободы, гарантируемые буржуазной демократией, на место у коммунистической кормушки. Наверняка кусает локти, но самолюбие мешает признаться в этом публично. Или боится всесильного КГБ?

Оливер, между тем, потупив глаза, уныло думал о том, что до закрытия гастронома осталось минут десять, и если сразу, вот сию секунду, встать с места и – кубарем по лестнице, бегом по улице, это же рядом, на углу, так можно и успеть.

– А чего это ради именно вы, лорд Мак-Грегор, озабочены моей судьбой? – спросил он. – Я ведь, если честно, вас помню смутно. Может, и бывали вы у меня на Стоун-стрит, так ведь это вы у меня бывали, а не я у вас. Впрочем, как бы то ни было, я ни перед кем не собираюсь отчитываться за свои поступки в прошлом и настоящем, уже не говоря про будущее время.

– Послушайте, я простой английский лорд, – смущенно сказал Мак-Грегор, – просто член правительства, ну, и еще председатель верховной комиссии Адмиралтейства по делам судостроения. Я и приехал-то как раз по этим самым делам – наметились возможности для сотрудничества между CCCP и Великобританией. Но я всегда интересовался литературой, и мне небезразлична судьба отечественной поэзии даже в вашем лице. Вы можете сколько угодно притворяться, что плохо меня помните, зато я не забыл стихи Оливера Сентинела, некоторые строчки даже знаю наизусть. Вот почему я здесь, хотя, повторяю, для меня вы не являетесь поэтом первого ряда. Впрочем, не в моей компетенции выносить приговоры, к тому же современная поэзия так сложна со всеми этими ее новшествами: отсутствием классических размеров, рифмы, знаков препинания. Но вам, сэр, следовало бы взять на заметку следующее: тот факт, что именно вы были приглашены в свое время на чаепитие в Букингэмский дворец, свидетельствует лишь о личных пристрастиях королевы, чей вкус и восприятие поэтических текстов достаточно субъективны, как у всякого смертного. Вам же известно определение монарха, сделанное сэром Томасом Гоббсом. «Смертный бог»! Зачем же вы, сэр, лезете в бутылку? На каком, собственно, основании изображаете из себя обиженного? Что сделали вы для защиты отечества в грозные для него годы? Вот сэр Томас Элиот, например, служил в подразделении гражданской противовоздушной обороны, скидывал, понимаете, с лондонских крыш зажигательные бомбы. А что делали вы, социалист и демократ, чем проявили себя, хотелось бы услышать из ваших уст, сэр, да-да, непосредственно из ваших уст!

– Я вам еще раз заявляю, что не намерен давать отчет о своих поступках, – отвечал Оливер, глядя на стенные часы – через пять минут гастроном закрывался. – Мало ли чего я делал во время войны. Вас это не должно колебать никоим образом. Вы-то сами чем занимались в своей палате лордов? Измышляли способы, как с немцами договориться за спиной у Советов?

– Да черт тебя побери! – вскричал Мак-Грегор, вскочив со стула. – Это уже переходит все мыслимые границы! Да у меня «Африканская звезда» и пулевое ранение в грудь!

– «Африканская звезда»? – издевательским тоном спросил Оливер. – Никогда не слышал о такой награде.

– За участие в боях на африканском театре военных действий, – пояснил Мак-Грегор. – Да, сэр, я честно служил отечеству. Меня учили этому в Итоне, сэр, розгами по голой заднице, и я горжусь, что учение пошло впрок! Латынь, розги и академическая гребля – вот что смолоду укрепило меня в гражданских добродетелях, сэр.

– Ну, и где же вы были со своими добродетелями, когда меня всем гамузом мутузили на чаепитии? – насмешливо спросил Оливер. – Небось, на стороне большинства?

– О! – снова вскричал Мак-Грегор. – И вы могли подумать обо мне такое?! Подумать, что я способен предать, а потом, спустя много лет, явиться, как ни в чем не бывало, под личиной доброжелателя! Нет, дорогой сэр, на чаепитии я был единственным, кто решился вам помочь. Я никогда не разделял ваши взгляды, но спокойно смотреть, как бьют всем миром одного, не мог. Я вбежал с банкеткой в руке, такая, знаете, банкетка с золотыми кисточками и бархатным верхом, довольно, кстати, увесистая, так вот, я вбежал, едва не столкнувшись в дверях с ее величеством, за что, между прочим, впал в немилость, мне очень долго не могли это простить. Я с большим трудом продвигался по службе…