Валентина Соловьева - Ничего страшного

Я тихонько поскреблась в его дверь, он не отозвался. Но я все равно вошла.

— Гриша! — окликнула я.

Он лежал на диване, отвернувшись лицом к стене.

— Гриша! — испуганно сказала я.

Он сел, глядя на меня исподлобья сухими глазами.

— Прости меня! — сказала я. — Я дура.

Он молчал.

— Понимаешь… Я как-то не подумала. Просто… она научилась говорить новое слово, вот я и обрадовалась. Только это и больше ничего, правда! Не обижайся на меня… пожалуйста. Я все поняла. Я буду каждый день рассказывать ей о Люсе, вот увидишь! Она ведь многое уже понимает. Я научу ее любить Люсю. Честное слово!

Его лицо постепенно оттаивало. Он глядел на меня… не с любовью, нет. Но с любопытством.

— Хорошо, — отрывисто сказал он. — И… извини, что я так… говорил с тобой. Ты не обиделась?

— Ну, что ты, Гриша! — горячо воскликнула я. — Что ты! Я не умею обижаться… на тебя.

Наверное, я зря это сказала. Лицо его снова захлопнулось, окаменело. Я немного еще постояла и вышла, неслышно притворив за собой дверь…

Уложила Милочку. Потом долго-долго стояла под душем с закрытыми глазами. Я так люблю воду! Грубые, поверхностные ласки мужчин — ничто в сравнении с этими, омывающими все тело прикосновениями. Интересно… Может быть, это какой-нибудь новый вид полового извращения? Водоложество там… Или водомания. Или водосексуализм?

Люблю бродить под дождем. Люблю, раскинув руки и ноги, качаться на морских волнах. Люблю нырять в таинственные зеленоватые глубины, испытывая восторг и ужас от запретности и противоестественности происходящего. Люблю неподвижно стоять под душем, томно внимая движению чутких и ласковых струек по обнаженной коже…

Раствориться в этих бесплодных объятиях… растаять, как Снегурочка… утечь сквозь круглое отверстие в невидимые подземные трубы… просочиться в песок… не помнить ни о чем… не чувствовать… не знать.

В Гришиной комнате было уже темно. Спит? Я нерешительно постояла несколько секунд у неплотно прикрытой двери, сдерживая дыхание, и… вошла. Слишком громко стучит мое сердце. Он может проснуться! Не задеть бы стул, стоящий на дороге. Не скрипнуть половицей. Я — сон. Меня нет. Я ему только снюсь.

Я снюсь тебе, Гриша, правда?

Но, приблизившись к его постели, я вдруг поняла, что он не спит. Глаза его были закрыты, голова неподвижно лежала на подушке. Но слишком старательным, нарочитым было его ровное дыхание.

Он не спал.

Он ждал меня.

Ждал?

Я присела на краешек дивана. Тоненько звякнула пружинка подо мной. Ой! Я обмерла. Нет… ничего… Я протянула руки и, почти не касаясь кожи, провела раскаленными ладонями по его плечам. Он не шелохнулся.

Но он же не спал. Не спал! Я чувствовала это. Дыхание его пресеклось, что-то булькнуло в горле…

И тогда я осмелела.

Это были не вчерашние жалкие полуобморочные поцелуи. Я ласкала его искусно, умело, по всем правилам любовной науки. Он дрожал от возбуждения, вопил, извивался под моими руками, а я находила все новые и новые чувствительные точки, доводя его до полного изнеможения. Тебе это нравится, Гришенька?… тебе хорошо?… Вот видишь, а ты не хотел! Ах, мальчик мой, ты, оказывается, не такой уж железобетонный, каким стараешься казаться… Ты весь в моей власти. Я сделаю с тобой, что захочу! Мои руки и губы творят чудо, они возвращают жизнь в твое опустошенное тело…

И снова я исчезла неслышно, как только он затих, обессилено вытянувшись на постели.

Невесомая, как пух, впорхнула в свою комнату, свернулась калачиком под одеялом, уткнулась лицом в подушку и уснула, счастливая.

А утром он был все так же невозмутим и неприступен. Точно и не было ничего.

Правда, в лице его проступило что-то новое… Не знаю, что.

Он был со мной по-прежнему вежлив и сдержан. Подчеркнуто вежлив и подчеркнуто сдержан, я бы сказала. Взгляд отстраняющий, даже слегка враждебный.

Ну что ж… Если ему так удобнее… Он просто не привык еще. Все произошло так неожиданно для него.

Ничего. Пускай. Он привыкнет. Ледяная стена между нами постепенно растает. Он должен понять, что я делаю это только ради него! Я хочу вернуть ему способность радоваться и наслаждаться. Я хочу освободить его от непосильного груза прошлых страданий.

И я продолжала приходить к нему каждую ночь.

А он становился все ненасытнее и требовательнее. Он с жадностью искал новых, недоступных ему прежде ощущений. И подталкивал меня, если я медлила или не понимала, чего он хочет. Новые способы, причудливые позы, изощренные ласки… Я была послушна, хотя кое-что меня смущало порой, приводило в недоумение и даже огорчало.