Роман Коор - Тридцать первый этаж

Он извлёк из шкафчика, служившего баром, два бокала на тонких длинных ножках и бутылку красного вина.

— Красное полусухое. Пьёшь такое?

— Я не очень разбираюсь в винах, но пью почти всё.

— Это не плохое. По крайней мере, мне нравится. Не бормотуха.

Достав из ящика со столовыми приборами сияющий хромом штопор с двумя рычагами, он принялся вкручивать его в пробку.

— Разве это не музыка? — восхитился он, когда пробка вытянулась из горлышка бутылки с характерным звуком, а потом осторожно добавил: — Ты только не подумай, что я — алкаш.

— Солнышко, не говори ерунды! — ласково ответила Лиза.

«Так, ну вот опять «Солнышко»! Ну и что будем делать, Маэстро?» — поинтересовался Роберт у самого себя и разлил вино по бокалам.

— Тост? — предложила Лиза, на мгновенье задержавшая взгляд на его лице.

— Давай просто так, за встречу.

— Просто так.

Они чокнулись. Роберт сделал два небольших глотка и поставил бокал на стол, Лиза же с азартом отпила почти половину, как будто ей очень хотелось пить, а её бокал был наполнен не вином, а водой.

— Пойдём, может, в комнату, там как-то уютнее? — предложил Роберт.

— Да, хорошая мысль.

Они расположились в креслах перед журнальным столиком. Из стереосистемы тихо играла музыка в стиле «лаунж».

— Я тебе кое-что забыла отдать. У меня в сумочке, сейчас принесу. — Лиза встала из кресла и направилась в коридор. Роберт проводил её взглядом. «Как же она хороша!» — думал он, глядя на изгибы её тонкой талии, подчёркнутые тёмно-синей водолазкой, на обтянутые джинсами ягодицы и стройные ноги.

— Я заинтригован! — шутливо ответил он.

Вернувшись в комнату, она положила на столик белый пластиковый футляр.

— Вот. Я это в сумке нашла, которую ты мне дал, в боковом кармане, ну и выложила, чтоб не потерять. А назад положить забыла.

— Что это?

— Карта памяти.

— А что на ней, ты смотрела?

— Да, не удержалась, извини. Там фотографии. Ты со своими родителями.

— Интересно. Потом гляну, — сказал Роберт и задумался: «Сегодня почему-то всё напоминает о родителях». Он попытался отгородиться от некстати возникших воспоминаний, но у него ничего не получилось. Его волнение от близости Лизы вдруг испарилось, уступив место совсем другим переживаниям.

— Роб, что-то случилось? — спросила Лиза.

— Нет, почему ты так решила?

— Ты как-то погрустнел. Я не хотела тебя расстроить, правда!

Она сделала ещё несколько глотков вина. Роберт тоже.

— Да просто… Нет, ты здесь ни при чём. Просто в последнее время часто вспоминаю. Как-то всё было это неправильно. Наши с ним отношения. Всё через жопу было!

— Ты о ком?

— Об отце. Знаешь, я ведь его так и не смог простить.

— За что? — осторожно спросила Лиза и допила своё вино.

Роберт взял бутылку и вновь наполнил бокалы.

— Расскажу тебе. В конце концов, почему бы и нет? Как бы это начать?..

Он замолчал, сделавшись хмурым, потом по его лицу словно пробежала тень смущения, и, наконец, не без усилия над собой, он снова заговорил, но тон его голоса изменился, сделался ниже и гуще:

— У нас ведь с отцом были такие неважные отношения, я тебе говорил уже. Когда я мелкий был, он хотел, чтобы я стал фотографом, как он сам. А он ведь был крутым фотографом! Олимпиаду снимал, ещё в те годы. И ещё много чего. И много кого. Потом, после перестройки стал для журналов работать. Для западных. Ну вот. А я как-то не любил фотографировать. Помню, он отдал меня в фотокружок какой-то, а ведь тогда, в девяностые, их почти не было, всё развалилось. А он нашёл такой кружок. Я там с одним парнем поссорился. И мы с ним подрались. Точнее, он меня побил. Я застеснялся и решил, что ни ногой больше в этот кружок! Короче, косил я, прогуливал его. А отцу врал. И когда это выяснилось, отец со мной неделю не разговаривал. Он гордый был очень. Со сложностями. В общем, с тех пор у нас отношения стали разваливаться. Но они всё-таки были, эти отношения. Достаточно прохладные, но всё-таки были. А потом, когда мне было тринадцать, случилась такая история…

Роберт выпил, немного покрутил бокал в руках и, окончательно решившись, продолжил:

— Отец дома редко бывал. Всё у него командировки, ну и прочее. Приехал как-то домой и говорит: «Я ухожу!». А мать его спросила: «Что, надоела я тебе?». Он ответил, что, мол, нет, не надоела. Просто, пришло время. Как я сейчас понимаю, кризис у него такой был. Как раз, сорок четыре года. Но меня при этом разговоре не было вообще-то. Мне мать рассказывала. Короче, он собрал вещи, у него их немного было — так, то, что он с собой в командировки брал. И ушёл. Мама моя в то время тоже была не в лучшей форме. У неё щитовидка больная. Гормоны пьёт постоянно. Эмоциональная очень. Нет, ты не подумай, что она — чокнутая! Нет! Но… В общем, она напилась сильно и полоснула ножом себе по запястью. Хорошо, что не в ванной, а так просто. Как кровь увидела — опомнилась. Сама скорую вызвала. Я из школы прихожу, задержался там ещё с приятелем. Уже темно, зима была. А у подъезда микроавтобус с красными крестами стоит, огнями мигает, такими ярко-голубыми…