Евгений Городецкий - АКАДЕМИЯ КНЯЗЕВА

Князев взглянул на карту и отрицательно качнул накомарником:

– Отдохнем после поворота. Вот на этом ручье. – Он ткнул пальцем в карту.

До ручья им попались еще два обнажения. Первое было несложным, и Матусевич принялся описывать сам. Он старался вовсю: наколотил кучу образцов, каждый подолгу осматривал, ощупывал, чуть ли не обнюхивал и исписал почти две страницы.

Князев безучастно сидел в сторонке, поглаживал Дюка, уткнувшего к нему в колени нос, и помалкивал. Матусевич наконец закончил, выложил образцы в ряд и горделиво пригласил:

– Андрей Александрович, вот смотрите!

Князев пробежал глазами по образцам, отобрал один – самый представительный, а остальные небрежно смешал.

– Ты хоть спину свою пожалей. Если на каждом коренном столько образцов брать, надо с лошадью ходить.

Прочитав описание, Князев улыбнулся:

– У тебя написано «интрузия прижимается». Она хоть и женского рода, но не девочка, чтобы прижиматься. И не надо этих лишних слов – «порода представлена» и «имеет место». Согласен? А в общем, ничего, нормально.

Второе обнажение задержало их надолго. Почти у самого ручья в крутом береговом обрыве еще издали были заметны породы различного облика, рваные контакты и какие-то мелкие перемятые слойки. Князев довольно хмыкнул и устремился вперед, как воин на приступ. Обнажение обещало быть интересным.

Наметив два разреза, он отобрал десяток образцов, положил их в мешочки и пошел к ручью, где вился сизый дымок костра. Матусевич уже вскипятил чай и томился в ожидании. Дюк сидел рядом и молотил хвостом по земле. Ему было жарко, и он, часто дыша, тряс языком.

– Жидковато ты завариваешь, не по-таежному! – сказал Князев, наливая себе из котелка чай, и пососал сгущенное молоко. В банке было проделано две дырочки, и каждый по очереди сосал из своей.

– Молочные братья! – засмеялся Матусевич, сдувая комаров в кружке.

Когда из банки уже ничего нельзя было высосать, Князев ножом вскрыл ее и бросил Дюку. Тот вылизывал банки мастерски. Длинный гибкий язык его, минуя острые края, доставал везде. Князев однажды проделал эксперимент: в вылизанную Дюком банку из-под сгущенки налил теплой воды и поболтал. Вода осталась чистой. «Вы его в столовую судомойкой устройте!» – cмеялись ребята, а Дюк крутил хвостом и тоже улыбался…

Насытившись, Матусевич вновь обрел свое обычное благодушие. Он начал заигрывать с Дюком, но пес, видя, что еды больше не будет, улегся и, подняв ногу, занялся туалетом. Тогда Матусевич поймал муравья и начал стравливать его с комаром.

Князев искоса наблюдал за ним, курил и в душе усмехался: Матусевич иногда напоминал щенка, у которого одно ухо кверху, щенка незлобивого, доверчивого и любопытного.

– У тебя девчонка-то есть? – неожиданно спросил он.

– Есть одна крошка! – развязно ответил Матусевич и покраснел.

– Любит тебя?

– Не знаю…

– Геолог?

– Нет, учится в педагогическом.

– А-а…

Учитель, медик – эти профессии сочетаются с геологией, думал Князев. При любой геологоразведке есть медпункт, школа, и не надо менять профессию. А вот когда жена искусствовед, так чем ей ведать в поселке геологов или таком райцентре, как Туранск? Впрочем, не в профессии дело. Далеко не у всех ребят жены геологи, врачи или там учителя, и ничего, живут, устраиваются как-то, детей рожают. И каждый год тает их мужская община: кто из отпуска привозит, кто на местной женится. Как-то зашел он к одним таким молодоженам: квартирка маленькая, комнатешка десять метров и кухонька – местный стандарт, – но тепло у них, уютно. Лежат оба на кровати, читают журнал, из кухни чем-то вкусным пахнет, домашним. Покрутился он у них, наследил унтами и ушел. Хозяин задерживать не стал – им и вдвоем неплохо. А ведь каким убежденным холостяком был.

А, ерунда все это. Не нашел своего счастья, так нечего чужому завидовать. Да и счастье-то сомнительно, как январская оттепель: днем тает, а к ночи завернет под сорок. Насмотрелся он тут на семейные сцены…

Князев тряхнул головой. Было без четверти пять. Костер чуть курился. Комары слетелись со всей тайги и зудели пронзительно и надсадно. Матусевич дремал, уронив голову на колени, Князев кинул в него веточкой:

– Володя, подъем!

Матусевич встрепенулся, вскочил и смущенно засмеялся:

– Разморило что-то…

Ему хотелось поговорить, рассказать, что он сейчас во сне пил пиво и закусывал живым трепещущим хариусом и что это было очень вкусно, но Князев уже стоял и нетерпеливо похлопывал ручкой молотка по сапогу.