Николай Крыщук - Кругами рая

Володя (так представился мужчина) все время о чем-то ей рассказывал. Смысл почти не доходил, она слышала только голос и интонации. В них, слава богу, не было ни поспешной исповеди, ни концертных шуток. И не слушая, она как-то все же успела понять, что Володя воевал и что они во время путча создавали со своими ребятами отряды и снабжали баррикады бутылками с бензином.

– Простите, – сказал он, – разговорился. При чем здесь политика?

– Это вы от смущения, – успокоила его Евдокия Анисимовна.

– Вы думаете?

– Мы тоже всё, что могли, тащили тогда на баррикаду. На Вознесенском проспекте.

– Правда? Так и мы с ребятами там же базировались. Между Декабристов и Пирогова.

– Вы были все очень собранные, красивые и, что меня особенно удивило, трезвые.

– Мы тогда объявили сухой закон. Видите, так получилось, что у нас у всех вдруг оказалось одно, сравнительно недавнее прошлое. Это как пароль. Раньше спрашивали: чем вы занимались до семнадцатого года? А теперь: где вы были в августе девяносто первого?

– Раньше за правдивый ответ могли и расстрелять.

– Погодите, и у нас за этим дело не станет. Помните, тогда уже ходили стихи: «Товарищ, верь, пройдет она, пора пленительная гласности, и Комитет Госбезопасности запомнит наши имена». У одних народов мечты сбываются, у нас – анекдоты.

– Ой, сколько тогда всего в народе ходило! Присудить Сталинскую премию главному реакционеру года Савелию

Павлову. Впрочем, стоит ли возрождать премию ради одного человека?

– Ну конечно. А еще: когда модели Аганбегяна и Заславской закладывали в компьютер, он ломался. Помните?

– Помню, как сейчас, ломался. Еще было предложение избрать Генсеком Юрия Никулина. У них Рейган, у нас Никулин.

– Или Калягина. В гриме тетушки Дорит.

– Почетным председателем – Кагановича.

– А по нечетным?..

Они не заметили, как стали, откидываясь, смеяться, ударять ладонями по столу и встречаться пальцами у профитролей, которые быстро заканчивались. При этом каждый из них как-то незаметно съехал к середине скамейки.

В кафе было душно, и предплечья, которыми они касались друг друга, вспотели. Широкогубая улыбка великана оказалась рядом со щекой Евдокии Анисимовны. Ей захотелось собрать ее в ладонь и поводить морду в разные стороны. Она уже порядочно опьянела.

– Мы танцевали вальс на площади! – воскликнула Евдокия Анисимовна. – Ели итальянское мороженое и закусывали бесплатными пирожками.

– Да, мелкая буржуазия не скупилась… Евдокия Анисимовна… – в голосе Володи вдруг появилась та решительная интимность, которая, подумала она весело, свойственна, наверное, только боевым офицерам.

– Хорошо, – сказала Евдокия Анисимовна, – зовите меня Дуней, если вам так нравится.

– Спасибо! – выдохнул он. – Давайте потанцуем.

– Ну что ж, попытаюсь вспомнить. И не бойтесь, я не стану под музыку спрашивать: приходилось ли вам убиватъ людей? – Спустя секунду она прибавила, странно улыбнувшись: – К тому же, это еще ничего плохого о человеке не говорит.

Дальше пленка закрутилась так быстро, что Евдокии Анисимовне с трудом удалось потом восстановить события этих нескольких минут. Она неловко оступилась в самом еще начале танца, и, воспользовавшись этим, Володя сильно обхватил ее и приподнял, как будто ей грозила опасность подвернуть ногу и улететь со скалы. Потом стал целовать ее лицо. Поцелуи то и дело возвращались к ее губам и мешали дышать. Она не испугалась и не сопротивлялась. Меньше всего хотелось ей сейчас выглядеть смешной. Евдокия Анисимовна чувствовала ровно то, что и происходило: чужой симпатичный мужчина целует ее, почти обнимает разные части лица большими, средней теплоты губами, на уголках которых было немного прохладной слюны, остающейся метками на ее щеках. Нельзя сказать, чтоб ей это было очень неприятно, но она не ушиблась ведь, не поранилась и не понимала, почему ее так безутешно жалеют и точно ли этот мужчина находится с ней в родстве хотя бы на расстоянии дяди?

Когда нападение закончилось, они молча вернулись к столу. Евдокия Анисимовна достала из сумочки зеркальце и проверила лицо. Это было ее лицо, разве только чуть более сердитое или растерянное. Ни того ни другого она в себе не чувствовала, и ей стало жаль, что Володя увидел сейчас на ее лице именно такое выражение.

– А что после этого подумал Кролик, никто не узнал, – сказала она как можно ласковей.

– Потому что он был очень воспитанный, – закончил Володя.