Именно это желание в свое время побудило меня поехать в Норильск, затем в Махачкалу и неотступно призывало махнуть на Южный Сахалин. Скорее всего, оно бы так и было, не окажись у нас на спектакле брата и сестры — Леонида и Риммы Марковых, актеров Московского театра Ленинского комсомола. Они приехали в отпуск к родителям в Махачкалу, и профессия потянула их вечером в театр. Такие зрители для наших будней редкость невероятная, и, что говорить, мы были взволнованы, но каково же было мое удивление, когда я увидел значительно большую взволнованность этих двух красивых, стройных молодых людей, зашедших после спектакля к нам за кулисы. Не стесняясь этой своей взволнованности, они, мягко и мило перебивая и дополняя друг друга, растревожили меня уверениями, что все то, что я делаю на сцене, интересно и что мне непременно нужно работать в Москве по той простой причине, что моя манера (оказывается, у меня есть своя манера) существовать и действовать на сцене своеобразна, неожиданна, а что самое главное — современна… В конце концов они заявили, что по возвращении в Москву непременно будут говорить обо мне со своим главным режиссером, Софьей Владимировной Гиацинтовой».
Добавил масла в огонь, разгорающийся в душе Смоктуновского, и Андрей Александрович Гончаров, режиссер Московского драматического театра, проводящий отпуск в Махачкале. Вот что писал Смоктуновский:
«— Вы на удивление живой артист, Кеша…
Всех этих славных признаний за последние дни было бы с излишком и для сильного человека на суше, но здесь… в открытом море… Я уже было начал свое большое погружение, и только его вторая фраза: „Где вы учились?.. Что кончили?..“ — заставила меня всплыть.
— По актерскому ничего… ничего… не кончал…
— Ах, вот откуда эта самобытность… Ну что ж, бывает и так. Нужно работать в хороших театрах, где-нибудь в центре. Поезжайте в Москву… Легко, вероятно, не будет — манны не ждите. Но Москва — жизнь, ритм, споры, возможности, борьба — прекрасно, Кеша. Такое количество театров, да хотите, приезжайте в наш — пока молоды, надо. Поиск, творчество — прекрасно».
Правда вот, когда Смоктуновский придет к Гончарову в Москве и попросит принять его в труппу, то неожиданно услышит в ответ:
— Ах, вот куда завела вас ваша… самобытность… Ну что ж, бывает… Работать можно в любом театре, если работать, разумеется… а здесь переизбыток прекрасных актеров… поезжайте куда-нибудь в среднюю полосу России — замечательные театры, насущный спрос на современного актера… в Россию, конечно, в Россию, — легко, вероятно, не будет… манны не ждите, но — ритмы, спор, творчество, поиск, перспективы… пять-шесть премьер в год, вдумайтесь только — прекрасно… возможности, каких просто не сыскать здесь… прекрасно…
Из Махачкалы Смоктуновский перешел в Сталинградский театр имени Горького.
Театр имени Ленинского комсомола все никак не давал Смоктуновскому шанса. Вот, что писал сам Иннокентий Михайлович:
«После вялой двухлетней переписки и переговоров с Московским театром Ленинского комсомола вся несостоятельность моих притязаний стала, наконец, очевидной и для меня. Я вроде очнулся от завораживающего, долгого сна, и мои друзья в Волгограде, где я работал уже два года после Махачкалы, вдруг увидели меня совсем отличным от того, каким привыкли видеть. „Если за пять лет я не смогу сделать ничего такого, ради чего следует оставаться на сцене, — я бросаю театр“, — заявил я. Решив, я освободился от тяжести ожиданий, сомнений и послал в Москву телеграмму: „Уважаемая Софья Владимировна готов приехать постоянную работу тчк сообщите когда в чем сможете предоставить дебют тчк уважением Смоктуновский“.
Софья Владимировна ответила: „Не ссорьтесь театром тчк приезд дождитесь отпуска тчк сообщите чем хотели бы дебютировать тчк уважением Гиацинтова“».
Смоктуновский не хотел больше ждать. Он устал ждать. Пора было действовать.
Он увольняется из театра и приезжает в Москву. На дворе — 1955 год. Сталин умер два года назад, жить стало немного свободней, и о запрете на право проживания в тридцати девяти городах уже никто не вспоминает.
Состоялся показ в театре имени Ленинского комсомола.
«На показ пришло человек двадцать актеров, — вспоминал Иннокентий Михайлович. — Я был полон сил, решимости, настроение было прекрасным — я знал, что и как я должен делать, и даже не очень волновался. И вот уж не знаю, чем объяснить, но по ходу этого домашнего показа раздавались аплодисменты и не раз вспыхивал дружный смех. Это — единственный удачный мой показ в Москве, вселивший в меня уверенность, что мой приезд вполне оправдан и что меня обязательно возьмут.
Читать дальше