Ален Роб-Грийе - Ластики

Гаринати никогда раньше не переступал порог этого дома, но указания Бона были настолько точны, что он мог отправиться туда с закрытыми глазами. Без пяти минут семь он спокойно прошел по улице Землемеров. Вокруг – ни души. Он толкнул садовую калитку.

Бона говорил: «Сигнализация работать не будет». Это была правда. Звонок молчал. Хотя утром того же дня, проходя мимо («Незачем все время бродить вокруг»), он тихонько приоткрыл калитку, чтобы проверить, и услышал звонок. Очевидно, провод перерезали после полудня.

Он уже совершил ошибку, попробовав открыть калитку утром: когда вечером он вошел в сад, то на мгновение ощутил страх. Но тишина его успокоила. Да и заколебался ли он на самом деле?

Он осторожно закрыл за собой калитку, но не задвинул засов и стал обходить дом справа, по газону, чтобы гравий не шуршал под ногами. В темноте дорожку легко различить, она кажется более светлой, чем клумбы по ее сторонам и подстриженные верхушки живой изгороди.

Окно кабинета, среднее окно во втором этаже, со стороны канала, ярко освещено. Дюпон еще сидит за столом. Все так, как предвидел Бона.

Прислонившись к стене сторожки, в глубине сада, Гаринати ждет, не сводя глаз с окна. Через несколько минут яркий свет сменяется более слабым: Дюпон выключил мощную настольную лампу, оставив гореть только один из рожков люстры. Семь часов: он спускается на ужин.

Площадка второго этажа, лестница, прихожая.

Столовая на первом этаже, слева. Ставни на окнах там закрыты. На окнах кухни, с противоположной стороны дома, ставни закрыты тоже, но через щели проникает слабый свет.

Гаринати подходит к маленькой застекленной двери, стараясь не попасть в полосу света, падающего из коридора. И в эту минуту дверь столовой снова закрывается. Неужели Дюпон? Быстро же он спустился. Или старая служанка? Нет, вот она выходит из кухни. Значит, это был Дюпон.

Старуха удаляется в прихожую, но в руках у нее пусто; надо еще подождать. Она почти сразу же возвращается, оставив приоткрытой дверь в столовую. Заходит в кухню и вскоре выходит оттуда с огромной суповой миской, опять заходит в столовую и на этот раз закрывает за собой дверь. Пора.

Бона сказал: «У тебя примерно пять минут на то, чтобы подняться. Старуха ждет, пока он доест суп». Наверно, выслушивает распоряжения на завтра; поскольку она глуховата, это должно занять некоторое время.

Гаринати бесшумно проскальзывает внутрь. «Если слишком широко распахнешь дверь, заскрипят петли». Внезапно его охватывает неудержимое желание сделать это, открыть чуть больше, только чуть-чуть, чтобы узнать, насколько далеко можно зайти. Не намного. Только на самую малость, оставить немного места для ошибки… Но его рука благоразумно останавливается. Лучше потом, на обратном пути.

Не очень-то осторожно ведут себя обитатели этого дома: кто угодно может сюда войти.

Гаринати тихонько закрыл за собой дверь. Он с опаской шагает по плиткам, его каучуковые подошвы еле слышно поскрипывают. На лестнице и на втором этаже повсюду лежат толстые ковры, там будет еще проще. В прихожей горит свет; на площадке второго этажа – тоже. Затруднений больше не будет. Подняться наверх, дождаться, пока вернется Дюпон, и убить его.

На кухонном столе стоит белая тарелка, на которой выложены три тонких ломтика ветчины. Ужин легкий; это хорошо. Если только он не собирается выхлебать до дна суповую миску. Хочешь спать без сновидений – не переедай.

Неумолимое движение продолжается. Все его этапы просчитаны.

Безупречно отлаженный механизм исключает какую бы то ни было неожиданность. Надо только следовать тексту, произнося фразу за фразой, и случится как сказано, и Лазарь выйдет из могилы, обвитый пеленами…

Тот, кто крадется в тиши, чтобы исполнить приказ, не ведает ни страха, ни сомнения. Он уже не ощущает тяжести собственного тела. Его шаги беззвучны, как у священника; они скользят по коврам и по каменным плитам, столь же размеренные, столь же безличные, столь же необратимые.

Прямая линия есть кратчайшее расстояние между двумя точками.

…Шаги столь легкие, что они не оставляют даже морщинки на поверхности океанов. Лестница в этом доме насчитывает двадцать одну ступеньку, кратчайшее расстояние между двумя точками… поверхность океанов…

И вдруг прозрачная вода замутняется. На подмостках, где все должно быть в точности как предусмотрено, ни на йоту правее или левее, ни секунды невнимания, ни заминки, ни оглядки, актер внезапно останавливается на половине фразы… Он знает роль наизусть, играет ее каждый день; но сегодня не может двинуться дальше. Остальные персонажи вокруг него застывают на месте с поднятой рукой или ногой, согнутой в колене. Такт, начатый музыкантами, длится без конца… Сделать бы что-нибудь, произнести хоть что угодно, какие-нибудь слова, которых нет в либретто… Но и в этот вечер начатая фраза заканчивается как ей положено, рука опускается, нога завершает движение. В оркестровой яме оркестр играет все так же бравурно.