Мухаммед Хайкал - Зейнаб

Природа не поскупилась, создавая Зейнаб. Она была поистине прекрасна. Все подруги признавали ее превосходство над ними.

Может быть, тебе, читатель, выпадет такое счастье, и ты выйдешь из дома безлунной летней ночью, когда в небе сияют неяркие звезды, слегка рассеивая черноту ночи, но не в силах побороть ее мрак, а может быть, тебе посчастливится еще более: луна изберет тебя в спутники, и ты пустишься в путь среди широких сельских просторов, и у тебя, влекомого какой‑то непреодолимой силой, не будет иной цели, как только идти и идти по дороге, не думая о том, куда и зачем идешь. Тогда ты полетишь, состязаясь с ветром, несомый некой колдовской силой, беззвучно шепча что‑то, вызывая в памяти чьи‑то нежные и ласковые образы, призывая кого‑то откликнуться на твой зов и все более и более погружаясь в волшебный мир ночи.

Но внезапно что‑то пригвождает тебя к месту, ноги больше не подчиняются тебе, и ты не в силах двинуться дальше. Ты смотришь вперед, оборачиваешься — никого, и ты вновь окунаешься в ночь и с трепещущим сердцем продолжаешь свой неведомый путь, растворяясь в этой красоте. Снова раздается голос, заставивший тебя замереть, и снова ты напрягаешь слух и прислушиваешься всем своим существом.

Знай же: это Зейнаб окликает подруг, будит их, а они отвечают ей. Эта музыка чарующей летней ночи доносится до слуха спящих феллахов, как напев любви, и наполняет покоем их уставшие души. Может ли этот голос, многократно повторенный эхом, оставить чью‑либо душу безучастной?

Если ты, внимая этому гласу, будешь двигаться вперед и вперед, то скоро увидишь в призрачном свете, льющемся с бездонных небес, гибкие девичьи фигуры, быстро двигающиеся по полю. В левой руке у девушек вороха пшеничных колосьев. Они как символы радости, которая может облегчить и развеять любую печаль сердца. А в правой они сжимают железные полукруглые серпы, которые хранят в своей памяти эпоху фараонов — седое время не коснулось их своим дыханием, они сейчас такие же, какими были тысячи лет назад.

Ты подходишь ближе и видишь, что Зейнаб идет впереди всех. Справа и слева от нее, словно два крыла, две стайки ее подруг, и все они — воплощенное усердие и трудолюбие. Зейнаб поет, подружки вторят ей, и песня летит из края в край, отчетливо звуча в чутком молчании ночи. Клонящаяся к закату бледная луна с нежностью устремляет свой лик на работающих девушек.

Такой была Зейнаб в расцвете молодости и красоты, она любила жизнь, все ее проявления, и мир, словно влюбленный юноша, любовался ею. Она же смущенно потупляла глаза, изредка кокетливо взглядывая сквозь ресницы, а потом снова опускала их долу. Все, что окружало Зейнаб, наполняло ее сердце радостью, и это придавало еще больше прелести и очарования ее красоте. Все происходящее вокруг мгновенно отзывалось в чутком сердце девушки, и сама она являлась как бы сердцевиной влюбленного в нее мира.

Довольны ли были влюбленные своей участью?

Если говорить о мире, то он, созерцая красоту Зейнаб, был уже вполне счастлив. Время научило его, что неумеренность душевных порывов, неудержимый полет фантазии ведут к вечному смятению духа, ибо если и прекрасно настоящее, то за ним неизбежно следует будущее, и все наши мечтания обречены на гибель.

Что же касается Зейнаб, счастье ее не было полным: то она чувствовала в душе смятение, то необъяснимую радость. Она сознавала, что ее красота— властная сила, и мечтала в этой многоликой жизни отыскать созвучную душу, готовую слиться с ее душой во имя дружбы и взаимного счастья. Ей даже и в голову не приходило, что эти мечты могут не сбыться.

Пробуждается утро, на горизонте показывается солнце и посылает на просторы земли первые лучи, под которыми роса сверкает и переливается всеми цветами радуги. Гордое светило, не желая занимать столь низкое положение, взмывает все выше и выше, сушит хрупкие стебли пшеницы. И тогда феллахи спешат увязать сжатую пшеницу в снопы. Несколько человек остаются ждать верблюдов, которые должны отвезти пшеницу на гумно, а остальные отправляются в обратный путь, чтобы провести трудный, наполненный заботами день, моя и чистя волов, готовясь к уже близким дням пахоты. В селении, на берегах прудов и каналов они предаются кратковременному отдыху в тени деревьев, а впереди их ждет следующая трудовая ночь.

Но вот миновала пора жатвы. Феллахи перешли к новому виду работ. И лунную ночь со свежим ветерком сменил теперь летний день с его палящим солнцем. Но феллахи не ропщут, они свыклись с тяжким трудом, как ранее свыклись с ним их отцы и деды. Они трудятся со дня своего рождения, и в труде протекает вся их жизнь. Они привыкли к этому постоянному рабству и смиренно склонили перед ним свои головы.