Альберто Васкес-Фигероа - Океан

После того как жители Фемеса сказали, что не смогут больше возить воду, дела в поселке шли из рук вон плохо, однако Абелай Пердомо, знавший, что Асдрубаль надежно укрылся в пещерах Тимафайа, а Айза находилась в доме Руфо Гера, чувствовал себя на удивление спокойно.

Верблюды продолжали подниматься на гору и медленно спускаться вниз, но ни Дамиан Сентено, ни его люди не знали, что возвращаются они, как правило, пустыми. Жители селения преуспели в своем обмане — мол, смогли они и без грузовика обойтись, — однако воды теперь отчаянно не хватало даже на самое необходимое.

Люди дошли до предела своих возможностей, и Абелай Пердомо в один прекрасный день понял, что не вправе требовать от односельчан подобных жертв.

Это случилось в тот вечер, когда Рохелия Ель-Гирре в четвертый раз сообщила, что дон Матиас Кинтеро отказывается его принять. Но Абелай не ушел, опустив голову, как делал это раньше, а дождался наступления темноты и снова подошел, стараясь оставаться незамеченным, к величественному дому, который, словно средневековая крепость, врастал фундаментом в скалу и своими мощными стенами готов был раздавить хлипкие деревенские домики.

Ему пришлось ждать почти два часа, пока свет в большом окне не погас, и вскоре он заметил, как открылась парадная дверь и возникла худая, согбенная фигура дона Матиаса Кинтеро — до этого Абелай видел его лишь однажды, — старик спустился с крыльца и вошел в сад, раскинувшийся до самого виноградника.

Абелай тихо последовал за ним. Дон Матиас теперь стал таким маленьким и двигался он настолько медленно и бесшумно, что в какой-то момент Абелай даже потерял его из виду и был вынужден остановиться, чтобы прислушаться и вглядеться в темноту. Но вот до него донесся едва слышный шорох шаркающих шагов, и он снова увидел расплывчатый силуэт в свете растущей луны.

Абелай предстал перед доном Кинтеро словно призрак, сотканный из ночных теней. Старик вздрогнул и замер, сдерживая дыхание.

— ¡Buenas noches! — поприветствовал его Абелай Пердомо. — Пожалуйста, не пугайтесь. Я не причиню вам зла. Только хочу поговорить…

— Ты Марадентро, не так ли? — Голос дона Матиаса звучал спокойно. — Отец убийцы моего сына. Мне не о чем говорить с тобой. Абсолютно не о чем… — Он сделал едва заметную паузу. — Знаешь, когда я поговорю с тобой? Когда наши пути пересекутся на кладбище в День усопших. Только тогда у нас появится тема для разговора — наши мертвые сыновья.

Молниеносно выбросив вперед огромную, мускулистую руку, Абелай Пердомо схватил тщедушного старика за горло и чуть ли не приподнял над землей.

— Послушайте вы, проклятый старик! — воскликнул он, пока тот сучил ногами и молотил воздух руками, тщетно пытаясь вырваться. — Мне достаточно слегка сжать пальцы, чтобы покончить с этим делом раз и навсегда. Но Марадентро не убийцы. — Он ослабил хватку, чтобы ненароком не придушить старика. — Это был несчастный случай. Асдрубаль убил вашего сына, потому что тот пытался изнасиловать мою Айзу, а ведь она еще почти ребенок. Почему вы не желаете согласиться с правдой? Быть может, ваш сын был пьян? Откуда мне знать? А может, такова его судьба? Однако клянусь вам, что все мои слова — чистейшая правда. И если бы вы мне только предложили, я бы проверил… Признаю, должно быть, нелегко пережить своего ребенка, однако я ничего не могу сделать, чтобы изменить прошлое. И вы тоже!

Он разжал пальцы, и дон Матиас Кинтеро привалился к выложенной из обломков застывшей лавы стене. Старик поднес руку к горлу, словно так воздух скорее бы наполнил его легкие. Прошла почти минута, прежде чем он обрел дар речи. Наконец он поднял голову. На лице его застыло упрямое выражение, а глаза безумно блестели.

— Лучше бы ты задушил меня. Тогда бы ты вместе с сыном оказался на виселице. — Он сделал небольшую паузу, словно желая убедиться, что его слова достигли цели, а потом продолжил: — Решайся, иначе можешь быть уверен, что я не успокоюсь до тех пор, пока не увижу могилу твоего сына!

Абелай Пердомо на какое-то мгновение замер в растерянности, словно никак не мог осознать, что стоящий перед ним человек может быть настолько одержим жаждой мести. Затем он тяжело прислонился к другой стене и помотал головой, прогоняя наваждение.

— Понимаю… — медленно произнес он. — Вам бы очень хотелось, чтобы я убил вас, потому что у вас не хватает духу сделать это самому. Сейчас единственный для вас выход — это уйти из этого мира. Однако я не собираюсь доставлять вам подобного удовольствия. Вам придется продолжать жить и со своей болью, и со своим стыдом, дон Матиас. И день ото дня они будут становиться лишь сильнее и сильнее, и чем старательнее вы будете пытаться заглушить их, совершая все новые и новые глупости — станете жечь баркасы или изводить жаждой невинных людей, — тем больше будете мучиться. Признайте же наконец правду! Ваш сын был самой настоящей свиньей, за что и поплатился. Да, убийцей оказался мой Асдрубаль, однако им мог оказаться и любой другой парень, потому что это ваш подлый сын первым вытащил нож. Впрочем, глядя на отца, я понял, почему сын вырос таким трусом. У вас тоже не хватает смелости решить свои дела, и вы нанимаете убийц, чтобы те сделали за вас всю грязную работу.