Александр Рекемчук - Дочкина свадьба

Это был честный богатырский бой, и никто из многочисленных зрителей не смел вмешаться в него — смотрели с уважительным молчанием. И я не решился нарушить обстоятельства поединка, прийти на помощь Сашке: тогда уж все могло обернуться проблемой своих и чужих, и киносеансу грозила бы опасность остаться незавершенным…

Но Сашка уже сам овладел ситуацией. В тот страшный миг, когда конюх выдернул из ближнего прясла осиновый кол и, задрав его над головой, ринулся на врага, — Сашка, пригнувшись, бросился ему навстречу и с полного разбега головой боднул в дыхало.

Тот, не выпуская кола, без звука рухнул в канаву — ту самую, где прятался, творя свои козни. И сразу же мирно захрапел, заснул глубоким пьяным сном.

Все вернулись в зал. Фильм продолжался.

Но до самого его победного конца я слышал, как прерывисто, надсадно дышит Сашка у проектора. И как где-то в передних рядах всхлипывает девушка…

Мы двигались вниз по Печоре день за днем. И может быть из-за того, что так нетороплив, постепенен был путь, оставалось неуловимым для глаз, что после каждой нашей ночевки река была немного шире, чем накануне. Она все просторней разворачивала свое русло, вбирая невидимые, скрытые чащобами притоки.

В Кукуе мы демонстрировали кинокартину «Парень из нашего Кукуя», а в Ляге соответственно — «Парень из нашей Ляги».

Я еще раз могу засвидетельствовать, я клятвенно подтверждаю, что ни разу — ни в одном селе, ни в одном лесопункте, где мы останавливались, вешали безымянки и крутили эту ленту, — ни разу, нигде и никто не предъявил нам претензий, не уличил в обмане, не требовал деньги назад. Хотя, разумеется, все отлично знали эту картину, видели ее раньше и, может быть, неоднократно.

Наверное, все же, это хорошая картина. С молодым Крючковым. Мне кажется, что всем было приятно и лестно считать своим земляком танкиста Сергея Луконина. И, вероятно, писатель Симонов нарочно придумал такое название — «Парень из нашего города» — вроде афиши-безымянки, куда остается лишь вписать название любого российского города или села, породившего таких парней.

Лишь раз, уже в конце пути, я почувствовал опасение, что мы столкнемся с большими трудностями в нашей простодушной афере.

Мы явились в Джегор — только что возникший на левом берегу Печоры поселок сейсмической партии. Геофизики простукивали здесь с помощью взрывчатки земные тверди: нет ли там чего-нибудь подходящего?

Жили они в палатках, не очень благоустроенно, вкалывали до седьмого пота. Публика, однако, интеллигентная: молодые инженеры, недавние выпускники институтов, москвичи и ленинградцы. Народ тертый.

Перед афишей «Парень из нашего Джегора», которую мы вывесили на двери столовой (клуба тут покамест не было), — покатывались с хохоту, держались за животики, утирали слезы.

Я умолял Сашку снять афишу, доказывал ему, что тут, в Джегоре, этот номер не пройдет.

— Пройдет, — отрезал Сашка.

И опять оказался прав.

Кто-то из веселящейся братии высказал предположение, что такую хохму могли учинить только свои же ребята из партии, что они будто бы сами подменили афишу — и тогда все успокоились, порадовались собственному остроумию и нашли в этом названии свой резон.

Зато на премьеру нового фильма геофизики явились с подстриженными бородками либо выбритые начисто, в свежих сорочках, некоторые даже в галстуках. А из тех палаток, где проживали геологини, одно за другим выпархивали столичного вида создания в ярких платьях, в драгоценностях фирмы «Яблонекс», с искусными прическами, пахнущие хорошими духами.

Видно, для них всех дело было вовсе не в том, какая нынче кинокартина. Просто они обрадовались случаю надеть эти галстуки и бижутерию, выглядеть светски, снова, хотя бы на один вечер, почувствовать себя не в комариной тайге, а на студенческом балу в Колонном зале, на международном кинофестивале…

Признаться, это хмельное и суетное чувство ощутил и я. Мне очень вдруг захотелось подойти к этим ребятам и девушкам, рассказать им, что я тоже недавно из Москвы, бывал в Ленинграде, что я окончил Литературный институт, что мой рассказ напечатан в «Комсомольской правде» и что однажды мне довелось минут двадцать беседовать наедине с Константином Симоновым — да, был такой случай в моей жизни…

Но я не посмел сделать этого. Я убоялся, что это может дурно повлиять на наши отношения с Сашкой.

А эти отношения были для меня куда важней.

Ведь мы уже две недели плыли по Печоре.