— Видал? Говорит, что едет в Шеперд. Я ее подвезу.
Генри обалдело на меня глазеет; он ровным счетом ничего не понимает. На нем зеленая брезентовая куртка, ему холодно, волосы у него довольно длинные, и ветер ерошит их, как кошачью шерсть.
— Ты хочешь, чтобы я поехал с вами… или как?
— А зачем, по-твоему, я остановил машину?
— Откуда я знаю? — строптиво отвечает тот.
Генри тоже садится на переднее сиденье. Наш общий друг вылезает из машины его пропустить, и Генри усаживается между нами; он нервничает.
— Вечно ты со своими штучками, — бурчит он.
— Ты чего, не хочешь ехать в Роузвуд?
— Вчера вечером ты говорил…
— В гробу я видел вчерашний вечер… слушай, солнышко, как тебя звать, говоришь?
— Линда.
— Знакомься, это Линда. Линда, это Генри. Меня зовут Айк.
Молчание. Айк говорит:
— Она мало разговаривает, очень о себе воображает. Говорит, она из Брокфорда, а в Брокфорде у некоторых денег прорва, так они, во всяком случае, считают. Эй, послушай, тебя в самом деле зовут Линда?
Он ведет машину на огромной скорости, дома и газоны ошеломленно проносятся мимо нас. Генри сидит со мной рядом, его рука напряжена — он боится случайно ко мне прикоснуться. Айк подталкивает его и говорит:
— Ты веришь, что ее в самом деле зовут Линда, скажи мне, Генри, старый пес?
— Я тебя умоляю, давай без этого.
— Без чего без этого?
— Без твоих штучек.
— Каких еще штучек?
— Где ты ее подцепил?
— Ее выставили из пивной Коула. Больше ничего не знаю. Слушай, если едем в Роузвуд, ты деньги-то хоть достал?
— Деньги есть, — угрюмо отвечает Генри.
— Можно сделать крюк, закинуть ее в Шеперд. Она немножко похожа на Мэрилин Майерс, верно?
Генри как затравленный косится на меня и кладет ногу на ногу.
— Эй, слушай, ты ей ногу-то не прижимай! — хохочет Айк.
— Оставь меня в покое, — яростно произносит Генри.
— Линда, почему ты с нами не разговариваешь? Ты что, музыку слушаешь, в чем дело? — Он выключает радио. — Линда, скажи что-нибудь. Ты нас обижаешь.
— Что я должна сказать?
— Ну, например, ты ходишь в школу?
— Ходила.
— Бросила?
— Да.
— Расскажи нам что-нибудь из того, чему тебя учили в школе. Мы с Генри оба бросили школу… Генри старше меня. Представляешь?
— Ой, да брось ты свои штучки, — говорит Генри.
— Нет, серьезно, в самом деле, расскажи нам что-нибудь из того, чему тебя научили в школе.
Медленно подбирая слова, я начинаю выдавать:
— «Макбет» — трагедия, полная кровопролитий. В ней описаны взлет и падение честолюбца… К концу пьесы все затихает. Надвигается смерть.
— Прекрасно, — говорит Айк. Он некоторое время миролюбиво молчит. Потом изрекает: — А сейчас расскажи нам о картах. Я люблю карты.
— В Соединенных Штатах есть районы, расположенные гораздо севернее некоторых районов Канады.
Генри вдруг фыркает:
— Нашла о чем говорить. Это каждый дурак знает.
— Генри, старый пес, ты же впервые об этом слышишь.
— Ничего не впервые.
— А я тебе говорю, что впервые! — Айк лупит его кулаком по плечу. Бедняга Генри, съежившись и жалобно всхлипнув, отшатывается в мою сторону. — Врешь ты как собака. Извинись!
— Я всегда увлекался картами… — не сдается Генри.
— Извинись перед этой прелестной девочкой.
Генри молчит, несчастный, злобный. Мне неприятно смотреть на его пухлые руки, густо поросшие светлыми волосками. Веки у меня становятся тяжелыми, словно на них насыпали песок. Я вспоминаю, как ехала в автобусе сегодня утром, или это было много дней назад? Женщина-шофер в комбинезоне, дерутся мальчишки…
— Тебе сказано: извинись. Поцелуй ее.
— Брось свои штучки! Вчера вечером ты говорил…
— Тебе сказано: поцелуй ее, пес, и принеси извинения! — орет на него Айк с добродушнейшим видом. Ему так хочется, чтобы мы помирились, что машина чуть не съезжает с шоссе. — Делай что велено! Извиняйся сейчас же. Линда ждет, ты оскорбляешь ее чувства.
— Черта с два я извинюсь.
— Я сказал, поцелуй ее, — не унимается Айк и снова лупит его по плечу.
Он широко улыбается, открывая зубы, он все такой же — смахивает на ковбоя, и энергия в нем бьет ключом, беда лишь, что машина слишком мала, чтобы вместить его энергию. Энергии избыток.
— Айк, ну пожалуйста, — срывающимся голосом умоляет Генри, — тебе все шуточки, а мне ведь больно, болит рука… — За то, что у него болит рука, он получает еще один тумак и чуть не плачет. Но на время умолкает. Потом говорит упрямым детским тоном: — Деньги мне дала бабушка, только ему не вздумай проговориться, но она сказала: к рождеству я должен их вернуть. Идет? Айк, ну не валяй ты дурака, ладно? Это же серьезная вещь. По дороге в Роузвуд…
Читать дальше