Алексей Серов - Мужчины своих женщин

Вспомнил вот ерофеевскую поэму «Москва — Петушки». «Когда мне исполнилось двадцать лет… когда доне исполнилось тридцать лет… стал ли я менее одинок?..»

В богему нам с тобой все равно никогда не попасть. В ту богему, которая аплодирует на дипломатических приемах очередному юному гению — скрипачу или поэту, читающему такое, чего понять нельзя даже при большом старании. Люди там крутятся все одни и те же, одной породы — пьют шампанское и бесконечно целуются. А мы — другой породы, мы пьем водку и бьем морды. Наша богемная жизнь начинается, когда мы остаемся один на один с белым листом бумаги. Или с чистым экраном компьютера. Вот тогда ты чувствуешь, что родился на свет не зря, что на высоту, взятую тобой, никто больше не поднимется. И теперь это твоя позиция. Даже если это не Эверест, а просто высотка с номером. Но она — твоя, вот и все. Тогда мы — высшее общество. Классик был абсолютно прав: место литератора — за его письменным столом…

У Юрия Казакова на эту тему есть очень верный рассказ «Мужество писателя». В самое яблочко бьет. Правда, он пишет о мужестве советского писателя, это вещь специфическая, но в целом все правильно…

Чтобы несколько снизить цафос, вот тебе еще история. За день до того, как уехать из столицы домой, я собирался идти на семинар, обсуждать чье-то очередное творение. И только выхожу в коридор общаги — опаньки, менты! У меня же, как назло, регистрации нет. И меня еще с тридцатью литераторами обоего пола хватают омоновцы, грузят в автобус и везут в отделение. А там «обезьянник», какие-то негры с наркотиками, прокуренные проститутки с сутенерами… И вот мы, будущая гордость отечественной культуры, набитые за решетку, как сельди в банку, стоим, наблюдаем жизнь во всей ее неприкрытой наготе. Не стану утомлять тебя описанием нравов московской милиции, с этим все понятно, просто такой зоологии я давно не встречал. Запомнилось, как молоденький сержантик, записывая адрес нашей общаги, переспрашивал у нас: «Дабролюбова» или «Добралюбова», и еще удивлялся — неужели, мол, вы все писатели? И что пишете? Мы отвечали: конечно, детективы, боевики. Я в этом вопросе даже не соврал — есть такой грех, написал однажды…

Через день поехал домой, разумеется, с Ярославского вокзала. Ехал в общем вагоне попутного поезда. Смотрел на людей, на беспокойных торговцев с тюками, на пьяных мужиков, едущих с заработков, на веселых солдат, возвращающихся из Чечни, на тихих старух, забившихся в уголок, и поневоле думал: нет, все врут нам, что вырождается русский народ. Поменьше надо телевизор смотреть! Просто мы собираем силы, сосредоточиваемся для более важных дел, без жалости сбрасывая лишнюю ношу. На нашей стороне — правда, так как с нами поступили несправедливо. И мы имеем сейчас что-то вроде легального права на несправедливость по отношению к другим, на агрессию против тех, кто хоть сколько-нибудь был против нас. Это же нормально. Столько, знаешь, в народе энергии, столько бесшабашной удали и, страшно сказать, постоянной готовности к новым потерям! Это значит: в запасе еще очень много сил. Хотелось бы, конечно, разумного руководства, да и неприятно, когда именно по тебе едет этот тяжелый каток государства, но… Что ж поделаешь. Приходится терпеть. Господи, пронеси!

Михеич, в общем, жду тебя, обо всем поговорим».

3.12.99

«Александр, который раз захожу к тебе и не могу застать! Соседи сказали, что твоя жена в больнице. Прости, я не знал. Позвони мне на работу, телефон знаешь. Помнишь, ты набирал на компьютере сборник моих стихов? Так вот, он скоро выходит. Я нашел деньги!!! Будет презентация и фуршет, как положено. Всем знакомым хватит по экземпляру. Звони.

Михаил».

22.12.99

«Михеич, привет! Извини, не люблю я телефон… Опять пишу, старая графоманская привычка… Кстати, слышал ты такой термин: «речевое существование народа»? Эта штука очень сильно развита в Японии, они все постоянно и непрерывно пишут друг другу что-нибудь: письма, поздравляют с праздниками и т. д. Говорят, это благотворно отражается на стабильности общества. Не мешало бы и у нас внедрить.

У меня все хорошо, жена, слава Богу, дома, деятельно готовится к Новому году, а где-то около этого времени у нас ожидается маленькая доча. Представляешь, как славно мы отметим Двухтысячный! Так что я все время дома и ходить по фуршетам некогда, да и лень. Но для тебя, ясно, сделаю исключение. Сообщи, где и когда. Молодец! Так держать!

На всякий случай заранее поздравляю тебя с Новым годом! Поздравь и ты меня! Наступают хорошие времена!