И. Грекова - Пороги

В институте целыми днями не гасили свет, несмотря на вывешенные повсюду призывы беречь электроэнергию. Отдел лихорадило: писались годовые отчеты. Эксперименты в лабораториях приостановились, все было принесено в жертву бумаге. Писали везде, писали все, писали утром, днем и вечером, писали бы и ночью, если бы в одиннадцать часов комендант не выключал свет.

В оргию всеобщего писания по просьбе Гана включился и Нешатов, которому было поручено составить аннотированный список литературы. Даже Полынин в эти страдные декабрьские дни прекратил разговоры на общие темы и тоже писал.

У Шевчука Дуракон окончательно вышел из строя; жена, которую Даниил Романович, следуя Писанию, хотел создать из его ребра, не состоялась, но сам Дуракон после операции захандрил. Однако его хозяин не унывал, исписывая страницу за страницей обширного труда под заглавием: «Исследование и разработка одного класса аудиоалгоритмических устройств». Некоторые его части были написаны стихами, которые Шевчук для конспирации писал не столбиком, а в строчку. Илья Коринец советовал ему заготовить парочку экземпляров на будущий год: «Никто не заметит. Все равно их ни одна душа не читает». Убежденный в этом, он предлагал на пари включить в свой годовой отчет инструкцию по искусственному осеменению рогатого скота, вставив в нее для виду несколько формул, но никто его не поддержал, и Илья, вздохнув, вернулся к описанию генератора синтетической речи.

В общем, писали. Трудность положения усугублялась тем, что вместо недавно уволившейся Лоры в «общей» сидела новая девушка Таня — не такая хорошенькая, но такая же бестолковая, совсем не знавшая, где что лежит, а надо было ссылаться то на одну бумагу, то на другую. Главное, из-за повального писания практически стояло дело, которое они, несмотря на все шуточки, привыкли ценить и уважать.

Удивительно, что именно в эти дни внезапно переродился Гоша Фабрицкий. Он не разгибаясь писал диссертацию. Анна Кирилловна нарадоваться не могла на своего питомца, который что ни день приносил на проверку новую главу. Ошибочки там были, но пустяковые; главное, чувствовалась оригинальная мысль, выходившая за пределы первоначального замысла Анны Кирилловны. «Перерастает…» — думала она с грустной радостью.

Чтобы не сглазить, она старалась не хвалить Гошу в лицо, но сияющие глаза выдавали ее с поличным, да и сам Гоша, приходя в отдел, держался со скромной гордостью. Его внезапное перерождение обсуждалось на все лады: с чего бы это? «Просто так, — сказал Малых. — Немотивированные поступки, как говорит Игорь Константинович. Они могут быть не только плохие, но и хорошие». «Человек с датчиком случайных чисел внутри», — поддержал Коринец.

И в самом деле, это было недалеко от истины. Все произошло скорее всего случайно. Просто в один прекрасный день Гоша сел за стол, и вдруг из цепочки формул выглянула идея… Попробовал — стало получаться! Тут его захватило, понесло… Отошли на задний план семейные и прочие дела, начался «научный запой», как называли такое явление в институте…

А Даная в эти дни была весела: Нешатов был с нею мягок, мельком признал свою неправоту и позволил ей надеяться, что в будущем году они встретятся на менее официальной почве. Много ли надо женщине для счастья?

Написанные разделы отовсюду стекались к Фабрицкому, который составлял на их основе обобщающий отчет. Письменная речь его лилась так же бегло, как устная. Время от времени он обходил свою епархию, чтобы поддержать дух отдела улыбкой, шуткой, неизменной бодростью.

В один из таких дней его вызвал к себе Панфилов. Фабрицкий на легких ногах теннисиста побежал к директору, готовый доложить, что все отчеты отдела во главе с обобщающим будут сданы досрочно. Миловидная секретарша с розовыми ушами поглядела на него с любопытством. Александр Маркович отнес это на счет своего личного обаяния и, пригарцовывая, сказал:

— Ниночка, вы сегодня цветете, как казанлыкская роза. Этой осенью я был в Болгарии, в республиканском центре по исследованию эфирномасличных культур. Оказывается, и там понадобилась наша кибернетика! Земной рай. Миллионы роз, и все как одна похожи на вас.

Вместо того чтобы улыбнуться, Ниночка поспешно сообщила:

— Иван Владимирович вас ждет.

Что там приключилось? Дошли, что ли, слухи о состоянии Дуракона, негодного сейчас для демонстраций? Фабрицкий вошел в кабинет. Директор был мрачен. Брови ниже обычного кустились над глазами.