И. Грекова - Пороги

Фабрицкий — тот искренне любит всех баб, начиная с жены и кончая вахтершей, проверяющей пропуска. Бабник-универсал. Может быть, его хронически заполняет та неперсонифицированная любовь, которую я испытал раз в жизни, и то во сне? Может быть, я просто ему завидую?

Нет, не в этом дело. Он меня раздражает весь, с его пылкой любовью к жизни, к себе, к своей мужественности, распорядительности, расторопности. Он словно не живет, а гарцует на невидимом коне. Младший Фабрицкий, Гоша, тоже мне неприятен. Конь есть и под ним, но помельче и спотыкается.

В сущности, я никого не люблю, кроме, может быть, Ольги Филипповны.

Сегодня, после работы, разговор с Данаей на лестнице. Она хочет вечером прийти, но я говорю: нет, я занят.

— Чем ты занят? Сам собой?

— Отчасти.

— Любишь Магду? Я видела, как ты на нее смотрел.

— Магда? Ты все равно не поймешь. Это сон, и тот выдуманный.

Это я сказал Данае в лестничном пролете, опершись на перила. Я стоял пониже, она — повыше и легла на перила грудью. Глаза постепенно наполнялись слезами, как раковина, в которую плохо проходит вода.

— Ладно, так и быть, приходи сегодня.

Зачем я это сказал? Я рассердился и сбежал по лестнице, грохоча подметками. Сбежав, взглянул вверх. Голова Данаи все еще виднелась в пролете.

…Целый день не мог вытряхнуть из себя сон. Вечером — явь с Данаей.

— Я знаю, ты не любишь, чтобы я говорила, всегда просишь меня помолчать. Но я не могу молчать. Ты уж потерпи, пока я разговариваю. Даже можешь заснуть, я не обижусь.

Я тебя полюбила, как только увидела. Помнишь? В тот день давали воблу в «Дарах». У меня были две большие рыбины, я тебе предложила одну. И ты отказался. Человек, который отказывается от воблы? Интересно. И вот тогда я тебя разглядела и осталась под впечатлением. Больше всего меня поразили твои глаза — страдальческие. И брови. Одна выше другой. Я сразу поняла: человек необыкновенный. И несчастный. Этого человека надо спасать в срочном порядке. Так, по ходу дела, я тебя и полюбила. И Анне Кирилловне сказала, что люблю. Мы с ней дружим. Мировая бабка. Вся в прошлом, а понимает психологию среднего возраста. Вообще-то я старух не люблю.

Моя любовь к тебе созрела и раскрылась, как коробочка. Знаешь, как хлопок созревает? Коробочками. Я была в командировке в Туркмении, а там в институте никого: все на хлопке. Я за компанию тоже поехала. Сначала коробочка закрыта, потом легкий треск — и лопается, открывается. И из нее вата облачком.

— Молчи. Лучше дай на себя поглядеть. Ну что ж? Полновата, но стройна, ноги длинные. В Летнем саду тебе бы стоять. Именно такие узкоплечие, полноногие стоят там, прикрывая свои прелести ладонью. Стоят и молчат. Помолчи и ты.

— Люби меня, пожалуйста, люби. Я так устала от того, что ты меня не любишь. Ну, солги, что тебе стоит? Скажи: «Даная, я тебя люблю». Повторяй за мной, по слогам: «Даная, я тебя люблю». Даже можешь по буквам, как наш автомат. Не хочешь?

— Не могу.

— Я понимаю, почему ты не можешь. Тебя почти нет. Ты не способен даже продавить ямку в постели. Ты весь какой-то отдельный: костюм — отдельно, руки — отдельно, шея и уши — отдельно. А белье? Ты же его не занашиваешь. Неделю носишь рубашку, а воротничок как сейчас из стирки. Это страшно. Ты не человек, а обозначение. И все-таки я тебя люблю. Можно я поплачу? Совсем немного.

— Только негромко.

С синтетическим голосом опять не ладилось. После очередной перестройки он стал заикаться.

— Разбирайтесь без меня, с Игорем Константиновичем, — сказала Дятлова. — В кои веки раз явился. Солнышко красное!

Ушла сердитая. Коринец тоже был не в духе.

— А ты с чего такой мрачный? — спросила Даная. — Похож на пустой пиджак. Рукава висят…

— Я похож на пустой пиджак потому, что мою диссертацию опять не приняли к защите.

— Как не приняли? Ведь все уже было договорено!

— А вот так. Остается гадать почему. Официально потому, что не соответствует профилю совета. Теперь с этими узкими специальностями никак не угадаешь, под какой номер подвести работу. А если она, как это часто бывает, на стыке многих специальностей? Вот и сиди между многих стульев, не зная, куда примостить зад. Куда ни обратишься — «не по профилю». Диссертация уже два года как готова — лежит и устаревает. Идеи просачиваются наружу, того и гляди кто-нибудь перехватит. Кукуй тогда, как Толбин.

— А что говорит Фабрицкий? — спросила Даная.

— Сочувствует. У него теперь другие заботы. Сынок Гоша на выданье. Анна Кирилловна с ним возится-возится, а толку чуть. Вот когда я был аспирантом, никто со мной не возился. Фабрицкий вообще мной не руководил. Скажет: «Хорошо, старайтесь», — и упорхнет по своим делам. Я сам нашел тему, сам спланировал работу, подыскал литературу…