И. Грекова - Пороги

— Мне этот уникум не понравился.

— И зря. Интереснейшая личность.

— Возможно, во мне говорит зависть. Может быть, если бы…

— Понимаю. Но не спешите зачислять себя в неудачники. Самая плохая позиция.

— Не буду спешить. Видите, какой я послушный.

— Тогда разорвите заявление и бросьте в корзину.

Нешатов, колеблясь, послушался.

— Так-то лучше, — одобрил Ган. — Ну как, стала душа бессмертнее?

— Самую чуточку.

— Приходите каждый раз, когда усомнитесь в ее бессмертии.

— Хорошо. Поскольку я остаюсь, скажите, чем мне заняться?

— Возьмите у Лоры отчеты за последние годы, почитайте, разберитесь. Присмотритесь к тематике отдела. Мы вас торопить не будем.

Нешатов вышел. Ган вынул платок, отер лоб и руки. Он устал. Разговор с Нешатовым был тяжел даже физически. Надо ли было его уговаривать? Может быть, ушел бы и дело с концом?

Ган отворил форточку с косым крестом и подставил лоб под свежую струю воздуха.

Зазвонил телефон.

«Так и живем», — сказал себе, подходя, Ган.

— На такую зарплату хрен у вас кто пойдет, — сказал Картузов. — Лучше ящики пойду грузить, капустой торговать, помидорами. Утечка, усушка, какой-никакой, а приварок. И от людей уважение. А кой мне почет техником? Ни тебе инженер, ни тебе золотарь. Нынче честь — возле еды-питья да мануфактуры. А вашу эн-тэ-эр я в гробу видел. На такую зарплату…

«Хоть не ругается, и то спасибо», — подумала Магда.

— Николай Федотович, мне совсем немного от вас надо. Только эту гайку отвернуть. Сама не могу, руки слабые.

— Эх ты, комариха! — пожалел ее Картузов, взял гаечный ключ и загремел им, пытаясь ухватить гайку. — Ставят таких тоже. Ни лудить, ни паять, только книжки читать.

— Паять я умею, — обиделась Магда. — Все свои схемы сама паяю.

— Это такое присловье. Про вашего брата-ученого. Фыр-фыр, у него идеи! Давай ему двести двадцать! А у меня самого, может, идеи не хуже ваших.

— Что же вы их не осуществите?

— А когда? Как просплюсь, все забываю. А у пьяного идей до пса, а руки не ходят. Так и живу. А жалко! Идеи — высший класс, как огурчики. Боюсь, кто-нибудь сплагиачит. Подслушает этакий очкарик, выдаст препринт…

«Ну, пошли умные слова, — думала Магда, — сейчас начнет ругаться». Но Картузов не спешил с руганью.

— Раз, два, взяли! — бормотал он, орудуя ключом. — Три, четыре, взяли… — ключ все соскальзывал. Картузов отвернул гайку, но не ту.

Магда рассердилась:

— Заверните обратно! Я не ту просила отвернуть, а эту!

— Постой, не торопись! — Картузов размахивал ключом. — И ту отверну, и эту! У меня идеи зашевелились! Все раскручу, разверну к чертовой матери. Завтра соберу по своей идее. Ты запиши, чтоб не забыть: правое напряжение подать налево, левое — направо. Будет в сам-раз!

— Николай Федотович, не надо!

Она потихоньку-полегоньку отталкивала его от установки.

— Прошу вас, оставьте как есть. Завтра мне Феликс все сделает.

Картузов произнес несколько ругательств, вставляя в промежутках «Феликс-Меликс». Видно, он и впрямь собрался разнести установку к чертям. Магда узеньким кулачком ударила его в грудь. Он безмерно удивился:

— Драться вздумала, пигалица? Да тебя от земли в телескоп не видать! Мышь в коробу!

— А ну-ка вон отсюда! — крикнула Магда.

Картузов уронил ключ:

— А я что? Я ничего. Я на своих на двоих. Ты на меня не смей! Экая фасонистая! — куражась, он все же пятился спиной к двери, а Магда его подталкивала. Робость на его лице боролась с восхищением. — Ну и баба! — бормотал он. — Шамаханская царица! За такую бабу десятку не жаль! Бери последнюю! Два поллитра!

Вынув из кармана десятку, Картузов помахал ею в воздухе. Магда озверела, вытолкала его за дверь (откуда силы взялись?). Ключ повернула на два оборота и села, переводя дух.

Картузов снаружи бился об дверь и бубнил:

— Магда Васильевна, а Магда Васильевна! Если оскорбил, то извиняюсь. Докажу, только дверь расшибу к чертовой матери. Магда Васильевна! Ягодка вы моя! Я вас вот как уважаю. Вы мне как родная мать. Когда я вас оставлял без последствий?

Толчки и призывы становились все реже, наконец смолкли. Ушел? Нет, вздыхает.

«Дура несчастная, — ругала себя Магда, — взялась переделывать узел, а сама гайки отвернуть не могу. Феликс был прав, когда предлагал отложить на завтра. Позвоню-ка ему, пусть приходит на выручку».

— Слушаю, — сказал голос.

— Феликс, это я.

Голос загорелся, расплавился:

— Магда, милая, как я рад!