Туве Янссон - Дождь

Смерть — это ведь всего лишь то, что обрывает все нити, что заставляет тебя умолкнуть. Если долго-долго прислушиваться к дыханию, услышишь вдохи и выдохи — звуки тягостной жизни, которая борется за то, чтобы продолжаться… Вынужденная жизнь продолжает двигаться дальше, протекать среди лекарств и инъекций. Но вдруг все это — вместе взятое — становится ненужным, и подвешивается во всяких склянках и пакетиках, и увозится прочь на резиновых колесиках. Тот, кто умирает, абсолютно чист, абсолютно тих, а потом из серых губ, с изменившегося лица раздается громкий крик, его принято называть «хрип», но это крик усталого тела, которому уже достаточно всего: жизни и ожиданий, достаточно всех этих попыток продолжить то, что кончено, достаточно всех этих подбадриваний и тревожных боязливых забот и хлопот, всей неловкости, всей нежности, всей боли с ее решительностью не показывать всего этого и не пугать того, кого любишь. Смерть во всех ее проявлениях многолика, но она может быть еще и смертью долгой и очень усталой жизни, единственным возгласом, точным завершением того окончательного… подобно тому, как художник на последней странице книги оставляет, придавая ей завершенность, свою виньетку.

Гроза подарила засушливой земле только быстро проходящий ливень.

Много дней спустя хлынул настоящий проливень. Дождь начался как раз до рассвета, над материком и над островами. Колодцы и бочки наполнились водой, а над всеми крышами шуршало, шелестело и шумело, дождь все продолжался. Земля была такой сухой, что ее прорезали трещины, а мох виднелся на склонах горы лишь плоскими жесткими островками. Ныне водой заполнилась вся земля, весь мох, все корни растений. Дождь в благословенном избытке струился вниз над всей землей, а в домах лежали люди, и прислушивались, и думали: «Это хорошо!» — и, переворачиваясь на другой бок, засыпали.