Януш Леон Вишневский - На фейсбуке с сыном

После сочельника 17 августа наступал Твой, сыночек, день рождения. Когда Ты был ребенком, Ты его ждал как настоящего Сочельника — из-за подарков, конечно. Баба Марта с самого утра на кухне хлопотала, чтобы приготовить тесто для Твоего любимого сливового пирога и пекарю с соседней улицы отнести, чтобы тот испек (тогда принято так было печь пироги в пекарнях). Бабушка сама к пекарю в день Твоего рождения ходила и немало причиняла ему хлопот, потому как Твое неукротимое обжорство прекрасно знала. Не раз случалось, например, во время печения пасхальных куличей, что короткой дорогой от нашего подъезда до пекарни чуть не треть теста исчезала в Твоем желудке, что было несправедливо по отношению к нашей большой семье. Я в этот день на работу не ходила, и так как отгул мне чаще всего давать отказывались, обычно по политическим мотивам (отказ яйца секретаря партии просвечивать мне не простили никогда!), Леон мне организовывал больничный по форме Л-4, через фельдшеров или настоящих врачей. До обеда я шла в парикмахерскую, закрашивала седину и делала завивку, которая называлась перманентом. Потом возвращалась домой и накрывала стол двумя белоснежными вышитыми скатертями. На стол я ставила вазы с цветами, а на кухне, с бабой Мартой и Леоном, если он был не на дежурстве, мы готовили много вкусной еды, чтобы гости с Твоего рождения ушли сытыми и довольными. Казичек с утра приготовлял Тебе «трон» — это мы немецкий обычай переняли , Geburtstag: самый большой стул в доме украшали ветками. Ты на этом «троне» должен был восседать и принимать поздравления и подарки. Как только раздавался звонок в дверь — Ты бросал все и со всех ног несся к своему «трону» и там ждал гостей. Торт (по финансовым соображениям) бабушка испечь Тебе не могла, поэтому свечки ставили в кучку песка, которую насыпали на тарелку и украшали листиками ивы и лепестками цветов. Я вместе с Тобой их задувала и загадывала желания — и эти желания всегда касались Тебя. Чтобы Ты был здоров, чтобы вырос благородным, мудрым и честным, чтобы сердце выше ума ставил, чтобы женщину хорошую встретил… Но это уж вечером бывало, когда гости собирались вокруг стола и Леон вставал и дрожащим голосом говорил тост, но до конца никогда не договаривал, потому что глаза его наполнялись слезами. А он, когда плакал, становился нем. Но все и так понимали, без слов, что он хотел сказать. И смотрели в этот момент на Тебя. На его Нушку. А он рюмку с водкой ставил на стол, сигарету в пепельнице гасил и подходил к Тебе, а по пути меня из-за стола вытягивал и к себе прижимал. И вот такое романтичное представление каждый год устраивал как в первый раз.

Но это уж вечером было. А до этого я, с не совсем еще натуральной прической, бабу Марту оставляла на кухне одну, а сама отправлялась приводить себя в порядок: надевала новую, купленную специально на этот случай комбинацию, крем «Нивея» подушечками пальцев в лицо вбивала, кроваво-красной помадой красила губы и впихивалась в элегантное платье, усиленно втягивая при этом живот. Леон очень любил, когда у меня на губах блестела красная помада. Платьев у меня было немного, а вот комбинацию всякий раз к твоему дню рождения я покупала новую — больше для Леона, чем для себя, потому что Леон на этих комбинациях был повернут, как фетишист какой, и частенько, уже раздев меня, натягивал мне на голое тело комбинацию или просил, чтобы я сама надела. Теперь-то это называется на французский манер dessous, а тогда — просто комбинация. Я, угадывая вкусы Леона, старалась покупать как можно более прозрачные комбинации. И скажу Тебе, сыночек, меня это очень возбуждало. Чуть прикрытая нагота вносит в отношения мужчины и женщины совсем другой оттенок — о чем Ты и сам знаешь, ибо в этом деликатном смысле на своего отца походишь. Хоть и не вполне — потому как идея связать мне руки порванной комбинацией Леону, к сожалению, в голову не приходила.

Эти наши вечера восемнадцатого августа, с восемнадцатого на девятнадцатое, я очень любила. Мы тонко чувствовали, как нужно разговаривать и о чем. Не только о том, как свести концы с концами, сколько угля закупить на зиму и пора ли делать в квартире ремонт. А о нас, о прошлом, о будущем. О смысле. Когда гости расходились по домам, а вы с Казичком ложились спать, мы вдвоем с Леоном наливали себе из пузатого жбана вина из боярышника и начинали неспешный разговор. Относительно ваших мозгов и так, вообще.

Леон с определенного момента убедился, что никакого отставания от сверстников у вас не происходит, несмотря на все прогнозы врачей. А скорее наоборот. Казичек в школе был отличником несмотря на то, что хулиганил, курил в туалете и воровал вино из стоящей в кладовке бутыли. Я утверждала (про склонность к пьянству), что это все гены — дурная унаследованная мутация из набора хромосом Леона, и была этим обеспокоена. А Леон считал, что Казичек делает то, что и должен делать подросток его возраста, и говорил, что беспокоился бы как раз в том случае, если бы Казичек этого не делал. И это свое убеждение он претворял в жизнь удивительными способами. Например, как-то раз он встретил в прихожей Казичка, тайком накурившегося сигаретами «Спорт» в уборной (да, сыночек, Ты ведь помнишь, у нас была именно уборная — я бы погрешила против истины, если бы сказала «туалет»), Казичек накурился до такого состояния, что голова у него, верно, закружилась и он потерял равновесие (как Ты однажды в Нью-Йорке после марихуаны). Леон, заметив это, тут же принял решение — вынуждена констатировать, что ни со мной, ни с бабой Мартой он его не согласовал и на наши протесты никакого внимания не обратил: своему старшему (на тот момент четырнадцати с половиной лет) сыну — «из заботы о здоровье» — разрешил курить «как положено», то есть официально. И вскоре наша квартира стала напоминать дешевые курильни гашиша, только дыму было еще больше. Дедушка Брунон опасными испарениями из папирос марки «Морские» задавал этой вони тон, Леон приправлял его духом «Экстра крепких» без фильтра, Казичек дополнял своим «Спортом», а я увенчивала этот букет деликатным дымком папирос «Пласке». Иногда, особенно к вечеру, когда после целого дня дым собирался под потолком густыми клубами и превращался в серые тучи — напоминало это, сыночек, баню. Бабушка Марта от этого нашествия никотина расстраивалась: главным образом переживала о накрахмаленных с большим трудом занавесках. Они в течение двух недель из белоснежных становились бронзово-коричневыми, а бабушка такого непотребства, будучи еще довоенной и крепко онемеченной фрау, терпеть не могла. К тому же она утверждала, что наши домашние животные, кот Мурзин и пес Азор, всегда с улицы поскорее домой спешат вернуться, потому как стали никотинозависимыми. Да и Твой, сыночек, маленький рост — а чего уж там говорить, был Ты в определенном возрасте маленьким и невзрачным — баба Марта объясняла влиянием задымленного воздуха, которым Ты дышал. Но уж это очевидная была неправда — достаточно взглянуть на Твоего внушительных размеров брата Казичка, а ведь он не только пассивно, но и весьма активно курил с самой ранней юности.