Фигль-Мигль - Мюсли

— А добро реально, потому что его никто никогда не видел?

— Ну да.

— Поэт, — говорит Лиза с отвращением.

— Я сказал: «немного», — стесняется мужик.

— А вы всегда только сок пьете? Спиртное тоже нереально?

Мужик размышляет.

— Это реальность другого порядка, — говорит он наконец. — Как выход в космос. А там, знаете, всё сложно.

— Угу, — говорит Лиза. — В космосе нелегко.

— А если это просто аварийный выход? — спрашивает девица Пухова.

Мужик морщит лоб.

— Я должен подумать, — отвечает он честно, — и сделать расчеты. Я так быстро не могу.

— Мне-то что? — говорит девица Пухова непримиримо. — Разговариваем мы сейчас, а вы когда-нибудь на досуге расчеты будете делать. А я, может, считать не умею. Разве честно?

— И это видимость, — утешает ее мужик.

— Кстати, — вспоминает Лиза, — вы раньше считали, что реальное — это как раз то, что можно потрогать.

— Я такого не говорил, — отпирается мужик.

— Не говорили, так трогали.

— Вы путаете. — Он ежится, сплетает ноги. — Меня часто путают с кем-то другим.

— Нереальным? — догадывается девица Пухова.

Мужик отвечает ей тоскливым взглядом.

— А кого придавили памятником? — спрашивает он потом.

— Нужно попроще, — озабоченно говорит писатель, отрываясь от клавиатуры. — Реальные люди говорят по-другому. — Он морщит нос, чешется, ищет сигареты. — А как? — спрашивает он у Бивиса. Потом закуривает, откидывается на спинку кресла. — Черт их знает, как они говорят, — заключает он. — Как напишу, так и будут.

— Сказанное когда-то, — говорит Костя, — адекватно тому моменту, когда говорилось, и больше никакому. Новости по телевизору смотрите?

— Да, — говорит банкир, — но ведь мы не в телевизоре, у нас человеческие отношения. Если вы сегодня говорите прямо противоположное тому, что вчера, я не могу не задуматься.

— А вы то, что было вчера, забывайте.

— Тогда получится, что я каждый раз встречаюсь с каким-то новым человеком.

— Так получится в любом случае.

Костя разговаривает спокойно, небрежно, снисходительно, интонации его голоса позволяют допустить, что он никому не навязывает мысль о своем превосходстве, но улыбчиво ее учитывает. Его руки спокойны; иногда он делает точный легкий жест. На нем другие очки — с тонированными стеклами. Однако нет впечатления, что он изменился. Он кажется не другим, а чужим, как покойник.

— Я всё понимаю, — говорит банкир с огорчением. — Как же вы нездоровы! — вырывается у него.

Костя смеется тихо, отчетливо, зло.

— Что считать здоровьем? — спрашивает он, в его голосе нет раздражения. — То, что считают нормой, встречается так редко, что больше похоже на исключение из правил. Вы читаете эти книги? — Он широко поводит рукой. — Думаете, это нормально? Хотите, покажу свежак? — предлагает он, оборвав себя. — Или спустимся, немножко выпьем? Забавное здесь место: алкоголь и книги. Нейтрализуют друг друга. Два яда в совокупности дают дистилированную воду.

— Спасибо, — говорит банкир, — мне уже пора. — Он смотрит на часы. Его взгляд становится внимательным.

Они выходят из магазина, спускаются по лестнице. Банкир, не останавливаясь, кивает Лизе и уходит; Костя задерживается у стойки, здоровается с девицей Пуховой.

— Немножко текилы, — говорит он Лизе.

— Разумеется, нарочно, — говорит девица Пухова нескладному мужику, возобновляя прерванный разговор. — Просил же человек не закапывать его живым! Специально закопали и памятник поставили для надежности. Чтобы уж точно не вылез.

— О чем речь? — интересуется Костя.

— О Гоголе, — говорит Лиза безнадежно.

Мужик обеспокоен, испуган.

— Живого?! — переспрашивает он.

— А то! — подхватывает Костя. — А через сто лет отрыли, стали в гробу копаться…

— Кто отрыл?

— Ну кто, Союз писателей.

— Зачем?

— Посмотреть, как следует ли умер, — говорит девица Пухова.

— Не только, — поправляет ее Костя. — Это же были хоть и советские, а все-таки писатели. Надеялись извлечь не только кости, но и пользу. Поскольку сами делать ничего не умели, придумали, чтобы Гоголь за них отдувался.

— И что? — боязливо спрашивает мужик.

— Он в гробу перевернулся, — сообщает девица Пухова. — Но вылезти не смог.

— Из-за памятника?

— Гоголь за сто лет порядком сгнил, — продолжает Костя, — но кое-какие флюиды от него остались.

— Действительно, — признает девица Пухова. — Костей-то половину скрысили.

— Писатели? — уточняет мужик упавшим голосом.