Себастьян Жапризо - Обреченное начало

В шестом классе, «раньше», как принято говорить, Дени считался хорошим учеником. Всегда был среди первых по сочинениям, получал хорошие отметки за переводы с латинского и за упражнения по французскому. В следующем году шло так же или почти так же. Но в этот год Дени уже по-настоящему не работал. Не работал и все. Префект часто говорил, что если бы Дени хоть чуточку постарался, то стал бы одним из лучших, если не самым лучшим учеником. Но это было невозможно. Упорная работа и Дени не сочетались. И тем не менее — он сам не понимал, как это получалось, — он по-прежнему оставался среди первых по сочинениям. И здесь тоже ничего не изменилось.

Префект был маленького роста, толстый и грузный. Его пунцовое крупное мясистое лицо внушало страх. Когда о нем говорили, то его не называли «префект» или «отец префект». Отец префект — это для родителей. Ученики прозвали его Гаргантюа. Префект начал работать в школе больше пятнадцати лет назад, еще до того, как родился Дени. И уже больше пятнадцати лет был известен под прозвищем Гаргантюа. Когда бывшие ученики заглядывали в школу, они спрашивали:

— Ну как там Гаргантюа, по-прежнему свирепствует?

Да, по-прежнему. Ничего не изменилось.

В жизни Дени была школа. Кроме школы, были родители. Но школа всегда занимала главное место. В этот год Дени надеялся, что, возможно, все изменится. Он исповедался в первые же дни в самых серьезных летних грехах. Школа снова заняла главное место в его жизни. Он приходил туда в восемь утра. Уходил в семь вечера. Возвращался домой и ложился спать. По четвергам его оставляли после уроков. По воскресеньям ходил петь в хоре. Вот и все. Ничего не изменилось.

Вернувшись после каникул, он стал ждать. По вечерам, лежа в постели с открытыми глазами, Дени мечтал. В постели так хорошо думается. Иногда Дени думал о девочках. Когда эти мысли посещали его, Дени крестился и шепотом, как учил его духовник, читал три раза подряд ave. Потом старался думать о чем-нибудь другом.

Лежа в постели, Дени думал об экзаменах на степень бакалавра. Он тихонько повторял: «бак… бак…» Это его пугало. В шестом классе эти экзамены казались страшными, ужасно трудными и далекими. В пятом тоже. В четвертом, в этом году, по-прежнему страшными, ужасно трудными и далекими. Ничего не изменилось.

Важным было существование Бога. Дени думал, что это важно. Кроме Бога, все остальное не имело значения. Дени старательно молился, отгоняя от себя дурные мысли о девочках и о том, что девочки делают с мальчиками, причащался три раза в неделю в те дни, когда в школе служили мессы, исповедался каждую неделю. Бог любил его, а он любил Бога. Ничего не изменилось.

Мать Дени была большой и толстой, волосы затянуты в пучок на затылке. Она говорила мало, но много двигалась. Без конца натирала паркет и мебель, и чтобы не пачкать в комнатах, домашние все время толклись на кухне.

Отец Дени был невозмутимым и тоже крупным. Он не высказывал своих мыслей, только складывал цифры. Если не складывал, то все равно о них думал. Он не был ни мыслителем, ни поклонником женщин. Просто человек-калькулятор.

Оба они любили Дени. Своего единственного ребенка. Молча подписывали письма, где сообщалось, что его оставляют после уроков. Если Дени просил купить ему не шоколад, а что-то другое, например, одеяло или новые ботинки, они тут же уходили в свои грезы. Мадам грезила о столовой — всегда чистой и безлюдной, мсье — о своих цифрах.

Много раз Дени хотелось поговорить с матерью о том, чего он не понимал. Мать смотрела на него с удивлением:

— Ты еще слишком маленький, Дени. Не забивай себе этим голову. Узнаешь, когда придет время. Сейчас еще не к спеху.

И она возвращалась к своим грезам о натертых до блеска полах.

Много раз Дени просил отца купить книги, о которых говорили в школе. Тот смотрел на него, приподнимая очки на лоб:

— Что на тебя нашло, Дени? Ты еще слишком маленький. Тебе нужно всего лишь выполнять то, что требуется. А для этого вовсе не обязательно читать разные глупости.

Затем следовала дежурная фраза:

— А впрочем, вспомни проповедь вашего директора.

Затем он возвращался к своей газете или к своим цифрам. Родители Дени действительно были очень добрыми. Однако все оставалось неизменным: мать снимала фартук только перед воскресной мессой, а отец работал налоговым инспектором.

Но все же у него был Пьеро. Самый лучший, замечательный друг. Хорошо сложенный, кудрявый, выражение лица то смешливое, то серьезное. Он ходил, слегка расставив ноги, и обожал футбол. Пьеро тоже был у родителей единственным ребенком. Они жили на вилле у моря, над пляжем. Пьеро был внимателен на уроках и очень любил Дени. Когда диктовали домашние задания, Пьеро всегда отмечал их в учебнике Дени. Когда один раз Дени забыл ранец, где лежал его завтрак, в трамвае, Пьеро поделился с ним своим завтраком, а на следующий день принес в школу найденный ранец.