Ален Боттон: Искусство путешествовать

Уильям Ходжес. Вновь на Таити, 1776 г.

Составителям брошюры каким-то дьявольским образом удалось угадать, насколько легко подпадут их читатели и потенциальные жертвы под очарование этих фотографий. Ощущение было такое, словно эти магические пейзажи способны лишить человека разума и парализовать его свободную волю и способность критически осмысливать увиденное. Как мало оказалось для этого нужно: всего-навсего несколько сделанных с излишне длительной выдержкой снимков, запечатлевших пальмы, голубое небо и золотистый песок. Люди, вполне способные в обычной жизни скептически оценивать чужие предложения и вести себя благоразумно и осторожно, оказывались беззащитными перед очарованием тропических пейзажей: вселявшийся в них оптимизм, казалось, граничил с первобытной доверчивостью и простодушием. Желание немедленно перенестись в земной рай, появлявшееся у людей при просматривании этого рекламного буклета, являлось, с одной стороны, трогательным, а с другой — вопиющим примером того, как серьезные решения, важные планы (а то и судьбы) выстраиваются людьми под воздействием простейших, абсолютно безыскусных образов того, что принято называть счастьем. Я наглядно убедился в том, как человек может отправиться в долгое, разорительно дорогое для него путешествие после минутного созерцания картинки с пальмой, изящно изогнувшейся под напором тропического бриза.

В общем, я решил немедленно поехать на Барбадос.

Нашу жизнь объединяет присущее человеку стремление к обретению счастья. Пожалуй, наиболее наглядно реализацию этого стремления демонстрируют как раз совершаемые нами путешествия — во всем их многообразии, во всей парадоксальности и эмоциональной насыщенности. Именно они выражают — пусть и не слишком очевидно — наше понимание того, какой именно, по нашим представлениям, должна быть жизнь, та самая жизнь, которая не укладывается в рамки повседневной работы и борьбы за выживание. При этом поездки и путешествия нечасто оказываются материалом для рассмотрения тех или иных вопросов философского характера. Впрочем, мы и вообще редко задумываемся над тем, что не относится к сугубо практическим проблемам и требует по-настоящему глубокого осмысления. На нас постоянно обрушивается поток советов и рассуждений о том, куда нам следует съездить; гораздо реже мы задумываемся и говорим о том, почему или как нам нужно ехать в то или иное место, — и это несмотря на то, что искусство путешествовать самым естественным образом ставит перед нами целый ряд далеко не простых и не тривиальных вопросов, изучение которых может, пусть и в достаточно скромной степени, приблизить нас к пониманию того, что великие греческие философы подразумевали под изящным и вместе с тем торжественным термином «эвдаймония» — высшее состояние ума, уподобление человеческой жизни божественному существованию.

Один из этих вопросов касается взаимоотношений между предвкушением путешествия и реальностью поездки. В свое время мне в руки попал экземпляр опубликованного в 1884 году романа Жориса Карла Гюисманса «Наоборот». Герой этой книги — изнеженный, неспособный к самостоятельным действиям аристократ-мизантроп герцог Эссент — долго мечтал о том, чтобы съездить в Лондон. По ходу излагаемых от его лица рассуждений читатель знакомится с весьма пессимистичным анализом различий между тем, чего человек ждет и что ожидает увидеть в том или ином месте, и тем, что его ждет на самом деле, когда он туда приезжает.

Герой повествования Гюисманса герцог Эссент жил один, без семьи, в роскошном особняке в окрестностях Парижа. Из дома он старался выходить как можно реже, с тем чтобы сократить до минимума количество контактов с окружающим миром и в первую очередь — с глупостью и уродством населяющих его людей. Как-то раз, еще в юности, герцог прогулялся до ближайшей деревни, провел там несколько часов и почувствовал, что уже тогда испытываемое им презрение к большей части представителей человеческого рода стало ощущаться лишь сильнее. С тех пор он практически не покидал пределов своего поместья и проводил день за днем на диване в кабинете, предаваясь чтению классиков мировой литературы и весьма едким и язвительным размышлениям о судьбах человечества. В одно прекрасное утро герцогу удалось удивить самого себя: он с немалым удивлением обнаружил, что воспылал желанием побывать в Лондоне. Судя по всему, это желание сформировалось в нем, пока он сидел у камина, проглатывая страницу за страницей очередного тома Диккенса. Картины английской жизни вставали перед его взором, как наяву, желание лично окунуться в эту жизнь казалось непреодолимым. Впрочем, герцог и не собирался бороться со своими прихотями и желаниями: он немедленно приказал слугам собирать вещи и готовиться к отъезду. Оделся он, разумеется, именно так, как подобало для этой поездки: в серый твидовый костюм, высокие, почти по колено, кожаные сапоги на шнуровке и шляпу-котелок. Набросив на плечи плащ-накидку из голубой инвернесской шотландки, герцог поспешил на станцию и первым же пригородным поездом приехал в Париж. До отправления поезда в Лондон оставалось несколько часов. Чтобы потратить это время с толком, герцог первым делом направился в английский книжный магазин Галиньяни, расположенный на улице Риволи. Там он, разумеется, купил себе подробный путеводитель по Лондону издания Бедекера. Лаконичные фразы и чеканные формулировки путеводителя, словно магические заклинания, погрузили его в очарование британской столицы. Чтобы спокойно просмотреть купленную книгу, герцог перебрался в расположенный по соседству винный бар, большую часть клиентуры которого традиционно составляли жившие в Париже англичане. Атмосфера в баре была просто диккенсовской: герцогу ничего не стоило, представить себе, как в таких же уютных светлых комнатах проводят свои дни крошка Доррит, Дора Копперфильд и Руфь — сестра Тома Пинчера. Один из посетителей напомнил ему сразу двух персонажей Диккенса: седой шевелюрой и румянцем — мистера Вигфильда, а острыми чертами бесстрастного лица и неподвижными, словно бесчувственными, глазами — мистера Талкингорна.