— Как ты можешь столько есть и не набирать вес? — удивленно поинтересовалась Стелла.
Эйван погладил себя по впалому животу.
— Хорошие гены, — промычал он с набитым ртом.
Хейзл сняла фартук и небрежно бросила в мужа.
— Не могут ли намеки, такие как этот, стать основанием для развода? — спросила она, обращаясь к Стелле.
— Только не спрашивай меня. Я не психолог и уж точно не юрист, — не выдержав, рассмеялась Стелла. — Я повелительница недвижимости. — Она направилась к двери кухни, кинув через плечо: — Пока вы будете спорить друг с другом, я пойду принаряжусь.
В располагавшейся под лестницей небольшой каморке Стелла взяла расческу и принялась расчесывать волосы. Она смотрела на свое отражение и понимала, что не видит себя. Мыслями она была вместе с Эйваном и Хейзл, вместе с той парой, которую видела в ювелирном салоне. Она, пожалуй, смогла бы прожить остаток жизни в счастье и без шикарного бриллианта на среднем пальце, на котором носят обручальное кольцо. «Не грусти по тому, чего у тебя никогда не было», — часто говорила ее мать. Да имело ли смысл грустить? Стелла была воспитана глубоко любящими друг друга родителями. Каждый день она видела настоящую любовь между Эйваном и Хейзл. Порой они даже ругались, но, несмотря на это, все равно не переставали молиться друг на друга. Стелла понимала, что бесцельно потратила годы на то, чтобы доказать себе, что ей не нужна любовь. И лишь благодаря чистой случайности она поняла, что на самом деле хочет той самой любви, которую всегда отвергала.
Спустя пару минут Стелла возвратилась в комнату.
Хейзл тепло улыбнулась подруге. Так же как и Хейзл, Стелла никогда не увлекалась излишним макияжем. Различие состояло лишь в том, что Стелле он был просто не нужен. По крайней мере так полагала Хейзл. Большие и темные глаза Стеллы были обрамлены густыми ресницами, хорошо заметными на лице. Это придавало взгляду ту безмятежность, которую сейчас можно увидеть, пожалуй, только на некоторых средневековых портретах Мадонны. Еще бы! Ведь тогда натурщицам приходилось часами неподвижно высиживать в ожидании, когда художник закончит портрет. Темные брови совершенными дугами разлетались над глубоко посаженными темными глазами. Прямой нос совершенно не требовал припудривания, а сливочного цвета кожа была хороша и без всякого особого ухода. Хейзл по этому поводу одолевала черная зависть. Ведь ее кожа часто трескалась, краснела и требовала массу косметики. Намного больше, чем использовала Стелла.
Стелла обладала тем тонким изяществом, которое так восхищало Хейзл, вообще имевшую слабость ко всему прекрасному. Ее тонкие лодыжки и запястья, как рассказывала сама Стелла, достались ей от матери. Если бы Хейзл не симпатизировала Стелле столь сильно, она могла бы изойти завистью. Но подруга испытывала гордость от того, что Стелла так красива.
В честь школьного вечера Стелла накрасила губы темно-вишневой помадой, которая очень подходила к богатому цвету ее юбки. Она редко одевалась ярко и потому чувствовала себя как в сказке.
— Ну ты дала! Прямо мадемуазель, — выразила свое восхищение Хейзл.
— Думаешь, помада очень яркая? — спросила Стелла. — Я купила ее сегодня и пока не привыкла.
— Нет-нет, очень мило и сексуально, — настойчиво сказала в ответ Хейзл. — Я не знаю, почему ты редко одеваешься так смело.
— Для школьных вечеров своих детей слово «сексуально» мало подходит, — ответила Стелла. — Помнишь, как было в прошлом году?
Во время прошлого Рождества одна учительница надела в честь такого события чересчур вольное платье с блестками. Даже с намеком на желание пофлиртовать. Сцена ревности, которую устроила одна из матерей не в меру любвеобильному мужу, положившему на эту учительницу глаз, шокировала всех. И Стелла, и Хейзл прекрасно помнили то сожаление, которое испытали за эту учительницу. Они даже помнили ее имя. Это была мисс Палмер, новоприбывшая и по незнанию решившая, что ее лучшее клубное платье подходит для такого случая. Эта молодая учительница так энергично резвилась с детьми в кругу, что чуть не выскочила из платья. То взволновавшее всех событие сделало ее очень популярной среди отцов детей и столь же непопулярной среди мам.
— Да, дресс-код — это настоящая беда… особенно такой примитивный, — согласилась Хейзл. — Однако между ярко накрашенными губами и чувственно-возбуждающим платьем с блестками все же есть разница.
Она некоторое время внимательно разглядывала серый костюм Стеллы, а потом, помолчав, добавила:
Читать дальше