Антония Байетт - Обладать

– А леди Бейли прониклась расположением к Роланду… он ведь спас ей жизнь, а вам сейчас не сказал из скромности… и она потом написала ему письмо, пусть, мол, приезжает ещё раз, поизучает письма и даст ей совет, что с ними делать дальше… и мы поехали туда вдвоём в Рождество…

– Прочитали переписку, сделали заметки…

– Тогда Роланд и предположил, что Ла Мотт могла быть вместе с Падубом в Йоркшире в тысяча восемьсот пятьдесят девятом году, когда он ездил изучать морскую фауну…

– Мы отправились в Йоркшир и обнаружили… много текстовых подтверждений того, что оба поэта там были… йоркширские словечки и йоркширские пейзажи в «Мелюзине»… ещё есть одна очень важная строка, которая повторяется и у Падуба, и у Ла Мотт. В общем, мы практически уверены, что Кристабель была в Йоркшире с Падубом…

– Время перед самоубийством Бланш Перстчетт – как раз после гипотетической поездки в Йоркшир – во всех биографиях Ла Мотт отмечено пробелом. Известно, что она дома отсутствовала, но где именно была – неизвестно. И вот мы случайно прознали, что она гостила у родственников в Бретани…

– Как же, случайно… – обиженно проворчала Леонора.

– Прости меня, Леонора. Я готова повиниться во всеуслышанье. Я действительно воспользовалась письмом, которое тебе прислала Ариана Ле Минье. Но иначе поступить я не могла: это была чужая тайна – Падуба… и Роланда. Во всяком случае, так мне тогда казалось… Ариана дала нам фотокопию дневника Сабины де Керкоз, и мы прочли, что в Бретани у Кристабель родился ребёнок… дальше следы этого ребёнка теряются…

– А потом появились вы и профессор Собрайл, и мы бежали обратно домой, – кратко закончил Роланд.

– И тут как по волшебству возник Эван с завещанием, – прибавила Мод и замолчала.

– Видите ли, я хорошо знаком с юристом сэра Джорджа. У меня с ним общая лошадь, – счёл нужным пояснить Эван, чем немало озадачил Беатрису.

– Теперь нам известно, что поэма «Духами вожденны» направлена против дружбы Ла Мотт со спиритками и в особенности с Геллой Лийс, – важно объявил Аспидс. – И что Ла Мотт присутствовала на том злополучном сеансе, который Падуб бесцеремонно нарушил. Я бы даже высказал весьма дерзкую догадку: Падуб пришёл в неистовство оттого, что ему показалось, будто Кристабель пытается разговаривать со своим мёртвым ребёнком, то есть с его мёртвым ребёнком.

– А мне ещё кое-что известно, – сказала Леонора, – благодаря одной моей приятельнице, тоже идейной феминистке. Она работает на факсе в Стэнтовском собрании, и вот что она мне сообщила. Собрайл недавно запросил по факсу копию письма Ла Мотт к его прапрабабке, Присцилле Пени Собрайл. Той самой, которая была вся из себя спиритка, социалистка, феминистка и к тому же исследовательница животного магнетизма… Так вот, в этом письме Кристабель всё кается в какой-то вине…

– В связи с чем у нас возникают два… нет, три основных вопроса, – сказал Аспидс. – Первый: что стало с ребёнком, выжил он или нет? Второй: что, собственно, надеется найти Собрайл, на чём основывается его надежда, на каких фактах? И третий вопрос, последний: что стало с теми оригиналами черновиков, из-за которых и заварилась эта каша?

Все снова посмотрели на Роланда. Он вытащил из кармана бумажник и из самого надёжного места в бумажнике извлёк и бережно развернул листки.

– Да, я их взял, – вздохнул Роланд. – Сам не знаю почему. Конечно, я не собирался их присваивать навсегда. Вообще не понимаю, что в меня тогда вселилось, какая-то непонятная сила мной руководила. Так легко было их взять, так велик был соблазн… мне показалось, это моя находка и больше ничья… ведь никто к ним до меня не притрагивался с того самого дня, как он положил их в Вико, то ли вместо закладки, то ли просто забыл. Обязательно нужно их вернуть обратно. Чьи они, кстати, кому принадлежат?

Ответил Эван:

– Если том Вико был в своё время передан в библиотеку по договору дарения или по завещанию, то письма, вероятно, принадлежат библиотеке. А права на их издание – лорду Падубу.

– Если вы доверите их мне, они вернутся на место и никто не станет задавать лишних вопросов, во всяком случае вам, – обещал Аспидс.

Роланд встал с кресла, пересёк комнату и вручил Аспидсу заветные листки. Тот принял их и как ни старался сохранить спокойствие, не мог удержаться, чтобы не разгладить бумагу любовно, с невольным выражением собственника на лице, и тут же не залетать глазами по строчкам, легко разбирая знакомый почерк.