Клаудиу Агиар: Возвращение Эмануэла

На мгновение вспышки света от машин, проносившихся мимо на полной скорости, высвечивали передо мной автостраду. Я шел без устали, преодолевая прямые участки и повороты. Забыть о ногах, прекратить думать и только идти и идти — такой приказ я отдал самому себе. Главное быстро поднимать ноги, чтобы не потерять ритма; закрыть глаза, и если получится — спать и видеть сны. И пусть приснится, что я летаю.

Опасений заблудиться не было. В конце концов, сколько часов я уже отмахал? Семь, восемь, девять или десять? Меня не интересовали подробности. Я только хотел знать, на каком расстоянии находится наступающий день. Солнечный свет был моей судьбой, целью пути. Хотелось увидеть, как мир открывается передо мной, чтобы я мог ориентироваться во времени и идти верной дорогой.

Все, что произошло раньше, казалось ночным кошмаром. Эпизодически действительность давала о себе знать настойчивым автомобильным сигналом. Затем мгновенно возникал шум мотора, впереди или позади, в зависимости от того, в каком направлении ехала машина. Я не хотел задерживать взгляда на окнах, светившихся в домах, которые, конечно же, должны были стоять вдоль шоссе. Но это не интересовало, так как я убедил себя, что чем пустынней дорога, тем лучше. Тем легче избежать подозрений. На безлюдной дороге меня некому было задержать как преступника или, кто знает, как призрака. Автострада была моим убежищем.

Испугавшись потерять ориентацию, я в темноте открыл глаза, но автобус, промчавшийся на полной скорости совсем рядом, ослепил меня. Он прорычал как одинокий зверь и выпустил такую мощную струю выхлопных газов, что на долю секунды показалось, что я повис в воздухе.

Не нужно было спать, чтобы видеть сны. Происходившее уже напоминало сон. Я не понимал, сон это или реальность. Поэтому в памяти легко всплывали приятные воспоминания детства, прошедшего в штате Сеара, — например, разные истории, которые давным-давно рассказывала бабушка Кабинда, чтобы я и сестры засыпали. В них и места, и люди были незнакомыми, но напоминали наши места и нас самих. Имена персонажей, звучные и загадочные, восходили ко времени, вызывавшему скорее ностальгию, чем страх, так как возвращали в ту Африку, где наши древние предки жили спокойной жизнью, когда над ними еще не нависла угроза рабства.

Бабушка Кабинда вовсе не выглядела старухой. Наоборот, она словно воплощала собой молодость, исполненную надежд. В ее историях обычно звучали в одно и то же время бунт и печаль, вероятно потому, что она не видела ни малейшей возможности возврата к славному прошлому своего народа и не чувствовала уверенности, что пусть и в далеком будущем, но свобода будет все-таки обретена. Заканчивала она всегда короткой колыбельной песенкой, настолько очаровательной, что ее хотелось повторять и повторять. Куда еще я мог идти? Сам не знаю. Если бы меня спросили, куда бы я хотел вернуться, я бы ответил, что к своей бабушке Кабинде, в штат Сеара, а не в Африку, очень далекую и запечатлевшуюся в моей голове только в виде тех символов и образов, которые остались от загадочных песенок, погружавших меня в сон как по волшебству, с первых же слов: «Туту-Марамбайя, лучше не приходи сюда больше, а то папа мальчика прикажет тебя убить…»

Тогда я сразу засыпал как заговоренный, теряя ощущение реальности, собственного тела, только что прожитого дня, всего прошлого, настоящего и особенно будущего. Теперь все было иначе. Меня клонило в сон, но я на самом деле шел сквозь густую темноту ночи, полной призраков. Некоторым из них не хватало головы, другие, как туту-самбе (или самбес, или самбетас, — неважно, кто как их называл), бежали по дороге, несмотря на свою хромоту, как во времена беспечных детских ночных прогулок в Писи — маленьком местечке, всплывшем в моих воспоминаниях, от которых я никак не мог избавиться. Все эти пугающие существа оставили в памяти неизгладимый след. Из-за них я неожиданно увидел себя на руках у бабушки. Но в детстве самые страшные рассказы не рождали во мне такого ужаса, как эти бесплотные фигуры, кривлявшиеся здесь, на шоссе. Они возникали и внутри и вне меня. Даже собственная тень в свете фар обретала странные очертания.

В какой-то момент я даже попятился от ужаса. Фигура была столь ужасающей, что невольно напомнила о нелепом предрассудке, будто бы тень дьявола так же реальна, как и тень человека, который ее видит, и что тот, кто встретился с дьяволом, остается с ним навсегда. Я был жутко напуган, и это помогло ускорить шаг. Ноги, казалось, сами несли вперед. Я боялся вновь столкнуться со странным калекой, ковыляющим на одной ноге или прыгающим за моей спиной. Все это вызвало в памяти ужас, сопоставимый с тем, который наводил Кайпора или Зумби, охотившийся за неграми, преследуемыми в бразильских землях в давно ушедшие времена.