Елена Чалова: Ребенок моего мужа : повести

Теперь украшения. Она выбрала в шкатулке длинные витые серьги из золота и браслет — крупные дымчатые топазы, каждый из которых как сетью опутан тончайшей золотой проволочкой. Застегивая украшение, Катерина в который раз любовалась изящной работой и игрой света на гранях камней. Иришка всегда откровенно скучала, если, поддавшись на уговоры подруги, забредала вместе с ней в ювелирный магазин. С ее точки зрения, единственным критерием качества любого ювелирного изделия является его цена — чем дороже, тем лучше.

Катерина и сама не смогла бы объяснить, откуда у провинциальной девушки из семьи инженеров такая любовь к драгоценностям. У мамы только и было что обручальное колечко да пара серег. Зато в доме имелись альбомы с репродукциями картин — огромный пыльный шкаф, битком набитый книгами. Они жили на первом этаже, и в окна заглядывали кусты сирени, деревянные полы источали тонкий смолистый аромат, пыль от книг плясала в солнечном луче, а девочка в старом и скрипучем кресле-качалке часами рассматривала цветные фотографии, любуясь платьями и украшениями, а заодно запоминая имена художников. Потом она стала срисовывать платья и украшения. Потом оказалось, что направления моды можно проследить по живописным полотнам. Потом она сделала в школе доклад на тему «История костюма и аксессуаров как зеркало социально-политических отношений в эпоху Средневековья». Директор школы послала работу на конкурс в Москву, и Катерина заняла первое место: получила диплом и собственноручно написанный отзыв одного из преподавателей МГУ со словами одобрения.

Папа повесил диплом и письмо на стену под стекло, а Катерина вдруг стала мечтать о Москве.

Прежде ее мечты жить именно в столице были неконкретными, детскими. Но, попав однажды в столицу, девушка поняла, что хочет жить именно здесь. Отец приехал на одну из научных конференций, и Катерина, приложив немало усилий, уговорила взять ее с собой. Пока папа слушал доклады и участвовал в «круглых столах», она бродила по улицам и паркам, сидела в сквериках и понимала, что именно здесь ее дом. Она чувствовала себя странно спокойной в разномастной толпе, где ее никто не знал.

Накануне вступительных Катерина объявила родителям, что едет в Москву. Папа схватился за голову, мама пила валокордин. Сколько их уезжает вот так каждый год — мальчиков и девочек, полных уверенности, что они покорят столицу. Что вузы ждут именно их — гордость местной школы. И что получается? Поступают единицы, а остальные, не желая возвращаться в родную тишину, оседают кто в городе, кто в ближайших пригородах, цепляясь за любую работу — нянечкой в садике, вышибалой в ресторане. Но это еще как-то понятно и даже не зазорно. А то вот дочка-то Степана поехала в хореографическое училище, а теперь — теперь танцует в стриптизе, в ночном клубе. Отец месяц пил, стыдно было людям в глаза смотреть: провинция не Москва — тут свои законы.

Соблазн был велик — проявить родительскую волю и не пустить. Может, Катерина и осталась бы дома. Девочка всегда была послушна. Но, тихо переговариваясь друг с другом бессонными ночами, папа с мамой думали и о другом: а если именно там, в большом и чужом для них городе, девочку ждет судьба? Счастливая судьба? Папа взял отпуск и, купив билеты, поехал с дочкой в Москву. Он только качал головой, глядя на толпы молодых людей, штурмующих цитадель науки и образования. Катерина же летала как на крыльях и, странным образом, даже не волновалась особенно. Внутри нее жила какая-то странная уверенность — это начало. Она наконец прибыла в тот пункт, с которого поезд ее жизни отправится в большое и чудесное путешествие. Само собой, помогли и золотая медаль, и заступничество того самого профессора, который написал отзыв о работе Катерины.

Девушка словно попала в сказку: огромное здание университета, шпилем упирающееся в синее московское небо, казалось ей дворцом, а для нее это был храм. А музеи! Катерина бродила по залам Пушкинского, мечтая, как сможет использовать те или иные экспонаты в своей новой работе.

Она совершенно не нервничала даже на экзаменах, пребывая в состоянии спокойной уверенности — она приехала домой. Этот город не отпустит ее. И все сложилось, все сбылось.

Катерина осталась жить в своей сказке. Она училась, бродила по Москве, все больше влюбляясь в дома, скверы и купола церквей, ощущая себя своей в толпе спешащих по делам людей. Должно быть, родители наделили ее счастливым характером, но соблазны, стоившие душевного спокойствия многим, текли мимо, оставляя девушку совершенно равнодушной. Она не пила, не курила, носила скромные юбки и джемперы и не страдала от вида сокурсниц, затянутых в навороченные кожаные штаны. Нет, она не чуралась компаний и даже несколько раз ходила на свидания — в кино, в театр. Но дальше поцелуев дело не заходило. Катерина ждала «своего» мужчину и спокойно, но твердо отказывала всем остальным. Так же однозначно она отказала и профессору. Тот привык считать Катерину чем-то вроде своей собственности, но не торопился, выжидая, пока большой город научит провинциалку уму-разуму. Катерина беспрекословно печатала для него статьи, вычитывала корректуру и выслушивала монологи не лишенного тщеславия человека. В конце концов Семен Петрович решил, что ждал достаточно, и как-то в пятницу, узнав, что Катерина еще не закончила перевод статьи, велел привезти работу вечером ему домой. Девушка вздохнула — в общежитии намечалась вечеринка, но не спорить же — и пошла на кафедру печатать. Лаборант — симпатичный Дима, который, по всеобщему убеждению, мог быть девушке только подружкой — сочувственно поцокал языком: