Ким Эдвардс - Дочь хранителя тайны

Нора окаменела с вытянутой рукой, застыла, как на снимке Дэвида. Пытаясь сообразить, что произошло, обвела взглядом двор. Рядом с машиной валялась вырванная выхлопная труба. Картинка сложилась: в неостывшем моторе пылесоса скопились пары бензина, и он взорвался. Нора подумала о сыне с его аллергией на пчел, о мальчике с чудесным голосом флейты, который мог пострадать, если бы оказался дома.

Из дымящей трубы выползла и улетела оса.

И это почему-то доконало Нору. Столько труда, изобретательности, а осам все нипочем? Она ринулась через газон, решительно открыла пылесос, сунула руку в клуб дыма, вытащила бумажный пакет, набитый пылью и насекомыми, швырнула на землю и затопталась на нем в безумном танце. Пакет разорвался с одного бока, из него выскользнула оса. Нога Норы безжалостно накрыла ее. Она сражалась за Пола – и за саму себя. «Ты боишься перемен, – сказала Бри. – Почему ты не можешь просто жить?» Жить, да, но кем ей при этом быть? Нора весь день размышляла над тем, кто она. Когда-то ответ ей был известен: она – дочь, студентка, телефонистка. Простые, понятные роли. Затем она стала невестой, молодой женой, матерью – и вот теперь поняла, что всего этого слишком мало, чтобы вместить опыт ее жизни.

Даже когда стало ясно, что живых ос в мешке не осталось, Нора продолжала с сосредоточенным бешенством плясать на месиве. Что-то происходило не только в мире, но и в ее сердце. Той ночью призывной пункт в университетском городке сгорел дотла, и, пока в теплой весенней тьме цвели жаркие языки пламени, Нора видела во сне ос, пчел и больших ленивых шмелей, парящих над высокой травой. Завтра она купит новый пылесос, ничего не говоря Дэвиду, отменит пошив фрака для концерта Кэй и согласится на работу в туристическом агентстве. Приключения и красивая жизнь, да-да, к тому же своя.

Все это будет, но в тот момент она не видела ничего, кроме движения собственных ног и мешка под ними, медленно превращавшегося в грязную кашу из жал и крылышек. Вдалеке бушевала толпа демонстрантов. Рев голосов, ширясь, катился по улицам и долетал до Норы. Кровь стучала у нее в висках. То, что происходило там, у них, происходило и здесь, в тишине за ее домом, в тайных закоулках сердца: переворот, взрыв, нечто такое, после чего жизнь никогда не бывает прежней.

Единственная оса, пожужжав над пламенеющей азалией, гневно унеслась прочь. Нора сошла с измочаленного мешка. Уже абсолютно трезвая, ошеломленная, она пересекла газон, нащупывая в кармане ключи, села в машину и поехала забирать сына из школы, как в любой другой день.

– Пап? Папа?

Услышав быстрые, легкие шаги сына на лестнице гаража, Дэвид оторвал взгляд от фотобумаги, которую только что положил в проявитель, и крикнул:

– Секундочку, Пол!

Раньше чем он успел это произнести, дверь распахнулась. В темную комнату ворвался белый день.

– Черт! – Дэвид беспомощно смотрел, как стремительно чернеет бумага и пропадает изображение. – Черт возьми, Пол! Я же сто, двести, тысячу миллионов раз говорил: не входить, когда горит красная лампочка!

– Прости. Прости, папочка.

Дэвид сделал глубокий вдох и успокоился. Полу всего-то шесть лет, а сейчас, в дверном проеме, он казался совсем маленьким.

– Ладно, парень, ничего. Входи. Извини, что накричал.

Дэвид опустился на корточки, и Пол нырнул к нему в объятия, на секунду прижался головой к плечу отца; недавно подстриженные волосы мягко кольнули Дэвида в шею. Пол был подвижный как ртуть, сильный мальчик, внимательный, спокойный, доброжелательный. Дэвид поцеловал его в лоб, жалея о своей несдержанности и чисто профессионально удивляясь изящному совершенству маленьких лопаток, раскрывавшихся под слоем кожи и мускулов, точно крылья.

– Ну? И что за срочность? – спросил Дэвид, отстраняясь от сына. – Что за важное дело испортило мои снимки?

– Папа, смотри! Я сам нашел!

Он разжал кулачок. На ладони лежало несколько плоских камешков размером с пуговицу – тонкие диски с дырочкой посередине.

– Красота, – сказал Дэвид, взяв в руки одну из находок. – Где?

– Мы с Джейсоном вчера шли на ферму к его дедушке. Там ручей, и надо ходить осторожно, потому что прошлым летом Джейсон видел там медянку, только сейчас для змей холодно, вот мы и шли по ручью, а прямо на берегу я нашел камешки.

– Вот это да. – Дэвид коснулся пальцами окаменелостей, изящных, легких, за многие тысячи лет сохранившихся четче, чем на любой фотографии. – Это кусочки морской лилии, Пол. Знаешь, давным-давно большая часть Кентукки лежала на дне океана.