Энтони Берджесс - Доктор болен

Ел, как ворон, срыгнув по завершении богатый контрапункт ароматов. Покончил с кофе, закурил сигарету, увидел, что девушка-подавальщица хлопочет над гигантской урной, издававшей сдавленный звук. Встал со стула, пошел к «Муж.». Снял там галстук, парик, засунул под рубашку. Вышел, шаркая, старый, согбенный, прихватив швабру в уборной. Не спешил, даже мешкал, бросая на завтракавших цензорские голодные взгляды. Потом похромал к двери, трясясь, нерешительно посмотрел вправо, влево, медленно поплелся за угол. Легко, все чересчур легко. Теперь пора в «Якорь», в темных очках, чтобы спрятаться от возможного Боба, где, наконец, безусловно, окажется Шейла, любящая и встревоженная, все уже слышавшая; но, возможно, теперь она рада будет узнать о его исцелении. Об исцелении? У него есть доказательства. Вернулось желание. Восстановилось нормальное обоняние. Никаких больше обмороков.

Будущее? Не валяй дурака, будущего не существует. Жизнь одним днем чрезвычайно стимулирует и на удивление легка, думал он, выковыривая языком из заднего зуба колбасный хрящ.

Нужно, однако, немножечко денег, на пинту, если Шейла объявится поздно или, возможно, сегодня совсем не появится. В конце концов, нету никакой особенной спешки с Шейлой. Эдвин увидел публичную библиотеку, Рескина [89] Рескин Джон (1819–1900) — крупнейший английский художественный критик, публицист, теоретик искусства. , засиженного голубями, изъеденного копотью, и вошел. В вестибюле слева и справа располагались уборные, он проследовал в одну, где его стошнило приблизительно пинтой мочегонного кофе, приладил парик, повязал галстук, приготовился к дальнейшим мелким преступлениям. Неужели к преступлениям в самом деле? Он ведь не только берет, но также и дает: теперь в «Муж.» были две швабры.

Эдвин вошел в читальню, многолюдную, мрачную. Обшарпанные мужчины стояли у откидных планшетов с газетами, точно каторжники у ступального колеса; здесь увядало редчайшее остроумие фельетонов, сообщения о графских разводах становились похабными. Старики на стоявших рядами фабричных скамьях читали в тесных обитых перегородках издания цвета молитвенников с выцветшими золотыми заглавиями: «Девятнадцатый век и далее», «Газета для птицеводов-любителей», «Парламентский журнал», «Ежеквартальник адвентистов седьмого дня», «Церковный органист», «Домашнее свиноводство». Один старик издал громкий лающий смешок, — вряд ли над чем-то увиденным в «Панче». Эдвин пошел к полкам с заплесневевшей Британской энциклопедией и «Боевыми кораблями» Гроува и Джейна. Выбрал довольно недавнюю, еще в чистой обложке, книгу по геральдике, не все страницы которой были попорчены библиотечными штампами. На формуляре стоял регистрационный номер, но экслибрис отсутствовал. Открыто сунув книгу под мышку, Эдвин, спокойно мыча, точно старец на солнышке, перекрутил планшеты с газетами, просмотрел заголовки. Отметил растерзание девушками-поклонницами очередного поп-певца-тинейджера; арест продавца контрабандных часов — к сожалению, не Боба; зима будет суровой; американский президент хочет мира. Интересно. Лениво, по-прежнему тихо мыча, вышел из читалки, вернулся в уборную. Там очень осторожно отодрал формуляр, путем неспешного анализа убедился, что книга теперь сирота. Вышел из здания с геральдикой под мышкой, отыскал улицу книг секонд-хенд. В самом что ни на есть темном на вид магазинчике работал вертлявый дерганый мужчина в трех очках. Эдвин запросил пятнадцать шиллингов.

— Выяснилось, — пояснил он, — что в моей библиотеке уже есть экземпляр. Не всякому даже самому ненасытному любителю предмета требуется более одного. — Против предложенных пяти шиллингов возразил, но в конце концов принял.

До чего легко жить в этом мире, в огромном невинном доверчивом Лондоне. Назад к природе; повсюду растут плоды, только рви. Действительно, только дурак вернется к тяжкому труду преподавания лингвистики под солнцем Бирмы. Полный ли он дурак, Эдвин еще не решил.

— Вот он, — закричал Гарри Стоун, сильно толкнув Эдвина, как только тот шагнул в бар. — Де вы были, проклятье? Де-то сляется без разресения, кода весь этот проклятый город за ним гоняется. — Лео Стоун и Лес укоризненно на него смотрели, наряду со всеми прочими за пределами круга, который Гарри Стоун заразил своим горьким воплем. — Даем вам полсяса, — пригрозил Гарри Стоун, — всего полсяса, а потом запрем у себя, независимо, будут там две немеские суськи или не будут. Видис, — обратился он к Лесу, — низя тебе доверять. Порусили тебе присмотреть, и сто выело? Он удрал, токо к носи вернулся.