Юрий Поляков - Козленок в молоке

– Вы есть… – мистер Кеннди запнулся, видимо, исчерпав запасы русских слов. – You are a brave man!

– Ты смелый мужик! – вымученно улыбаясь, перевел Чурменяев.

– Отнюдь! – тут же отреагировал Акашин, которому, судя по всему, моя помощь уже и не требовалась.

– И скромный… – ядовито добавил я.

– Sorry? – не понял американец.

– A modest guy, – перевел Чурменяев.

– Yes… I was told they were going to arrest you, weren't they?

– Мне сказали, что вас хотят арестовать, не так ли? – завистливо вздохнув, перевел Чурменяев.

– Вы меня об этом спрашиваете? – улыбнулся Витек, продолжавший, и надо отметить, вполне удачно, пороть самодеятельность.

Чурменяев перевел. Американец засмеялся – и все дружно засмеялись следом. Потом он оглянулся на сервировочный столик с бутылками, и Любин-Любченко услужливо подал ему бокал с виски. Чтобы налить себе, я положил сверток с романом на диван.

– Но! Водка! – перешел снова на русский заморский гость.

Теоретик растерянно облизнулся и налил ему водки. Мистер Кеннди взял стакан, зачем-то посмотрел его на свет и начал говорить по-английски. Спич был пространен.

– Мистер Кеннди, – переводил Чурменяев, кислея на глазах, – предлагает выпить замечательной русской водки за то, что в России еще есть люди, для которых права личности на свободу слова святы и нерушимы! Он надеется, что для отважного Виктора годы заключения в ГУЛАГе станут тем же, чем стали они для великого Солженицына!

– И Пастернака! – краснея, добавила Настя.

– Пастернак не сидел, дура, – мягко поправил Одуев.

– Жизнь всякого честного писателя – тюрьма! – громко сказал я, решив наконец обратить на себя хоть какое-то внимание.

Американец бросил на меня взгляд, потом вопросительно посмотрел на Чурменяева, и тот что-то прошептал ему на ухо. Выслушав, мистер Кеннди снова перевел глаза на меня и облагодетельствовал улыбкой, какой обычно награждают удачно пошутившего официанта.

– Коллеги, – подняв стакан и озарившись своей масленой улыбкой, заговорил Любин-Любченко, – разрешите алаверды?

– Sorry? – не понял американец.

– Backtost, – неуверенно перевел Чурменяев.

– O'key! – кивнул мистер Кеннди.

– О'кей – сказал Патрикей! – заржал Витек и победительно глянул на меня.

– …коллеги, – продолжил Любин-Любченко, облизываясь, – я хочу обратить ваше просвещенное внимание на одну важную деталь. Все, конечно, помнят то слово, которое отважно бросил в эфир наш Виктор! Не буду повторять это слово при даме…

– О, shit! – радостно воскликнул внимательно слушавший американец.

– Так вот… – выжидательно поулыбавшись, продолжал Любин-Любченко.

– Это слово было услышано миллионами! Согласно исследованиям Губернатиса и Фрейда, экскременты ассоциируются у людей с самым ценным. Например, с золотом! Недаром великий Ницше говорил: «Из самого низкого самое высшее достигает вершины!» И я предлагаю выпить за нашего юного друга, чей путь из нечистот бытия лежит к высотам сияющего искусства!

– Great! – воскликнул иностранец и чокнулся с Витьком.

– Обоюдно! – ответил тот, даже не посмотрев в мою сторону.

Все бросились к Витьку, чокаясь, поздравляя и напутствуя. А Чурменяев чуть не задушил его в объятиях. И только я, стукнув своим стаканом о его стакан, сказал сквозь улыбку:

– Ты что, совсем оборзел, сволочь? Но меня оттеснил Любин-Любченко, норовивший поцеловать Акашина в губы.

– Я тоже хочу с ним выпить! – раздался вдруг громкий женский голос.

Все обернулись: на пороге стояла Анка, одетая в какой-то воздушный комбинезон, сквозь который отчетливо просвечивались трусики. Она была уже прилично пьяна. Американец вопросительно посмотрел на Чурменяева.

– It is my girl-friend, – смущенно пояснил тот.

– О, отчэнь рад! – улыбнулся мистер Кеннди.

– А я нет! – крикнула Анка. – Мне противно! Чему вы радуетесь? Золота хотите? Из любого дерьма вам бы лишь золото сделать! А на то, что человека завтра посадят, вам наплевать!

– Анна! – Чурменяев, мучительно озираясь на опешившего американца, двинулся к ней.

– Не подходи! Бой-френд… Думаешь, не знаю, зачем я тебе понадобилась? Знаю. Хочешь и меня в своем гинекологическом кресле раскорячить, чтоб все узнали, как дочка классика советской литературы тебе минет делает! За это могут еще и Нобелевку дать…

– What is minnet? – спросил американец.

– Oral sex, – обреченно объяснил Чурменяев.

– О-о!

Тут решительно выступил вперед Одуев:

– Анна Николаевна, вам лучше уйти! Я вас провожу. Все-таки иностранец…