Юрий Поляков - Небо падших

Но вернемся к Кирпиченко. Дела у Вани вдруг поправились. То ли там, наверху, поняли, что голодные спецслужбы – штука опасная, то ли сами внучки железного Феликса приспособились к джунглям новой жизни… В общем, Ваня больше ко мне не приходил. Я, конечно, на всякий случай следил за его карьерой и знал, что теперь он начальник целого отдела московского ФСБ – и даже как-то видел по ящику его путаное интервью в связи с убийством популярного шоумена. Одет он был вполне прилично, а лицо выражало скорее моральные, чем материальные претензии к террариумным нравам новой жизни.

Ему-то я и позвонил. И он, бывают же благодарные люди, в тот же день приехал ко мне. Мы выпили, повспоминали добрых и злых преподавателей, позлословили о Плешанове, которого за трусость, проявленную в 93-м, сослали на каторжные работы в ЮНЕСКО, перебрали однокурсниц. Выходило теперь так, что ему не довелось попробовать только мою жену, а мне – только его… Наконец я рассказал о случившемся.

– Шантаж, – после длительного раздумья определил Ваня.

– Ну, это я и сам понял.

– Надо писать разговоры с ней на пленку. Через час срочно вызванные очкарики быстро присоединили к моему телефону какую-то штуковину – и Ваня кивнул:

– Звони ей!

Катерина, конечно же, сидела дома и ждала моего звонка, даже трубку подняла после первого же гудка. Я представил себе, как все это происходит: она любила болтать по телефону, лежа на тахте и поставив аппарат себе на живот.

– Это я…

– Привет, Зайчуган! Ты подумал?

– Да. Твои условия?

– Я ничего не скажу мальчикам о твоих денежках. Но ты переведешь полтора миллиона долларов на мой счет. Запиши номер – 16148. Лось-банк. С кем там поговорить, ты знаешь… Когда все сделаешь – перезвони!

В трубке раздались короткие гудки. Я даже представил себе, как она, скинув с живота телефон, кувыркается на тахте, повизгивая от радости и торжества. Ей сейчас хорошо! Ей по-настоящему, до воплей, до скрежета зубовного, хорошо! Не то что со мной…

– Вот стерва! – только и вымолвил Кирпиченко. Шантаж был налицо – и Ваня мог действовать.

– Что будем делать? – спросил он. – Сажать?

– Правильнее было бы грохнуть!

– Ну, этого я не слышал, хотя тебе, конечно, виднее…

– Я не могу без нее… Я ее люблю.

– Что? После всего!

– После всего…

Конечно, вызволяя Катьку, я по-слюнтяйски часто использовал разные производные от слова «любовь». Я делал это нарочно… Тактика. Но тайная правда заключалась в том, что даже после всего случившегося я не хотел терять Катьку. Я хотел, чтобы она была рядом – раздавленная, униженная, беспомощная – и оттого особенно нежная. Может, это и есть любовь? В конце концов, раньше словом «чахотка» называли любую болезнь, если человек чах. А я – чах, потому что в кулачке у этой стервы была зажата моя игла!

– Что ты предлагаешь? – пожал плечами Кирпиченко.

– Ее надо напутать. Так напутать, чтобы она на всю жизнь запомнила: от меня ей никуда не деться. Никуда!

– Ну-у нет! Вы будете друг друга пугать для полноты чувств, а мои ребята подставляться! Эх, Шарманов, всегда тебе какие-то стервы нравились.

– Ваня, помоги! – попросил я.– Ради нашей дружбы! Я же тебе никогда не отказывал…

– Хорошо. Мы ее напугаем, но ты с ней расстанешься. Навсегда. Я не хочу, чтобы однажды мне пришлось считать количество дырок в твоей башке!

– Не могу без нее! – повторил я, повесив буйну голову.

– Я тебя предупредил, – ответил Ваня голосом джинна, выполняющего последнюю просьбу зануды Аладдина.

…Штурм Катькиной квартиры громилами спецназа, прикрывающимися металлическими щитами (для достоверности их предупредили, что внутри вооруженная банда), навсегда запомнился соседям и случайным очевидцам. Представляю, что пережила сама Катька, когда дверь ее квартиры обрушилась на пол под мощными ударами и мужики в камуфляже и черных масках с матерщиной вместо «ура» ввалились в ее уютную квартирку, любовно обставленную и украшенную настоящим Зверевым и «Митьками».

Мой психоаналитик, член-корреспондент Академии педагогических наук и лауреат премии имени Ушинского, уверяет, что воспитание – это процесс нанесения зарубок на психику. Без соответствующей зарубки изменить поведение невозможно. Чем сильнее недостаток – тем глубже должна быть зарубка. Если это действительно так, то моя зарубка получилась что надо – до кости, до самого мозга стервозной Катькиной кости!

Я забрал ее через день из Лефортова, тихую, жалкую, растерянную…