Юрий Поляков - Парижская любовь Кости Гуманкова

– А ведь Диаматыч не глубиюцик…

– А я тебе с самого начала говорил…

– Послушай, сосед…

– Слушаю…– ответил Спецкор, становясь на голову.

– Ты свою француженку долго уламывал?

– Фу, Костя! – возмутился он, пребывая в антиподском положении.– Ты, наверное, хотел сказать – обольщал?!

– Ну, обольщал…

– Довольно-таки долго… Если бы я не знал французского, вышло бы гораздо быстрее… Слова – это время…– отвечал он, страдая от перевернутости.

– А ты не боишься, что у тебя из-за нее неприятности будут?

– Нет. Ради Мадлен я готов на все! Ф-у-у…– Спецкор кувырком воротился в исходное положение и начал делать самомассаж.

– Тогда нам нужно договориться…– осторожно приступил я к щекотливой теме.– Если ты… Ну… Понимаешь?

– Понимаю. Если я соскочу… Да?

– Да. Соскочишь. К Мадлен. Меня, естественно, будут допрашивать!

– Опрашивать…

– Ну, ладно – про тебя расспрашивать… Что я должен говорить?..

– Вали на меня, как на мертвого! – разрешил Спецкор. Он закончил самомассаж и направлялся в ванную.– Говори, что я производил впечатление человека, беззаветно влюбленного в родину, и что мое предательство – для тебя огромное потрясение, второе по силе после родового шока, когда ты высунулся в жизнь и крикнул: «У-а!»

За завтраком дружно выпытывали у Гегемона Толи, как ему жилось в замке у аристократов. Он скупо рассказывал про гараж с десятком автомобилей, про винный погреб, способный в течение месяца поддерживать нормальную жизнь нашего районного центра, про гардеробную, где можно заблудиться в шубах и дубленках…

– Ох! – только и смогла вымолвить Пипа Суринамская.

– Вот тебе и «ох»! – разозлился Гегемон Толя.– Ну, я его, падлу, урою!

– Кого? – спросил Спецкор.

– Есть кого…

Алла выглядела в то утро рассеянно-обаятельной, и официант, принесший кофе, сделал ей какой-то тонкий комплимент, на который она улыбнулась с грустной благодарностью.

– Как спалось? – полюбопытствовал я, допивая четвертый стакан апельсинового сока.

– Одиноко! – вздохнула Алла.

– Неужели?

– Да. Машенька ушла с поэтом гулять по ночному Парижу… Вернулись утром… Мне кажется, у них серьезно…

– Интересно, о чем они разговаривают?

– О нем,– пожала плечами Алла.– Точнее, он говорит о себе, а она слушает и не перебивает. Мужчины врут, что им хочется понимания. На самом деле они просто хотят, чтобы женщины заглядывали им в рот…

– Не знаю… Мне в рот только дантисты заглядывают…

– О! Тогда ты еще можешь составить счастье неглупой одинокой женщине!

– Я готов.

– А за дубленкой мы сегодня идем?

– Я готов…

…Около Лувра все было перерыто и перегорожено. Здесь что-то строили, но без грязи.

– К двухсотлетию Великой французской революции,– разъяснила мадам Лану,– будет сооружена стеклянная пирамида. По проекту китайского архитектора Пея…

– Почему китайского? – удивился товарищ Буров.

– Так решено,– покачала головой она, давая понять, что и сама не в восторге от такого выбора.– В пирамиде будут вход в музей, кафе, магазин, офисы… Многие французы считают, что это ни к чему. Я думаю примерно так же…

– Но Лувр-то не снесут? – спросил я.

– Простите… Куда его должны перенести? – не поняла переводчица.

– Он хотел сказать, что Лувр ведь ломать не собираются! – пояснил Спецкор.

– Это невозможно! – замахала руками мадам Лану.

– А чего ж вы тогда волнуетесь? – выдал я.– Подумаешь, пирамидаЕсли бы бассейн на месте Лувра – тогда я еще понимаю!

– Молодые люди, попрошу ваше остроумие держать при себе! – решительно одернул нас Диаматыч и глянул на меня глазами прилежного ученика, ожидающего похвалы.

Сначала ходили по Лувру кучно и громко – так что все оборачивались – делились впечатлениями. Один советский гражданин внешторговского подвида, ласково разъяснявший своей малолетней дочке сюжет картины «Юдифь и Олоферн», завидев нас, поспешно увел прочь ребенка, чтобы не травмировать восприимчивую детскую психику преждевременной встречей с соотечественниками. Возможно, он был прав!

ПОЭТ-МЕТЕОРИСТ: «Потрясающе! Непостижимо! Великолепно! Первый раз вижу музей, где продают пиво!»

ПИПА СУРИНАМСКАЯ, глядя на мумию: «Господи, какая худенькая!»

ТОРГОНАВТ, восторженно озираясь: «Я хочу быть простой серой луврской мышью! Чтоб жить здесь…»

АЛЛА, возле Венеры Милосской: «Все разглядывают ее наготу, а ей нечем закрыть лицо от стыда… Понимаешь?»

ДИАМАТЫЧ (громко и внятно): «Подумаешь, Лувр… Эрмитаж лучше!»